По земле ходить не просто

— Я же говорил, что тебе от нас никуда не уйти! — сказал Андрей и сгреб Николая в охапку. — Наконец-то вернулся. Ей-богу, до чего прекрасно, а?

— Вернулся, да не к тебе. Давайте-ка, братцы, пообедаем вместе, — пригласил Куликов к столу.

— А правда, Коля, что капитан Гусев жив? Ты сам его видел?

— Жив и воюет. И не только видел, а несколько месяцев вместе воевали. Рядом спали, когда поспать можно было. Привет тебе от него. И всем ребятам из батареи.

— Как бы хотелось его повидать. Ради этого готов, как ты, хоть в тыл к немцам.

Николай порылся в вещевом мешке, достал бутылку коньяку и посмотрел на свет.

— Мне это подарил полковник Опутин из разведотдела. Хотел я ее распечатать вместе с Ниной, да не всегда, видно, суждено осуществиться солдатским мечтам. Ну, что ж… Будем живы, разопьем с ней другую.

Часа через два Николай отправился в четвертую роту. Куклин провожал его до речушки. Было уже темно. На переднем крае шла частая перестрелка. Вспыхивали и затухали ракеты.

Андрей молчал, возмущенный тем, что рассказал Николай о встрече с Мирошниченко.

— Знаешь, Коля, после войны я непременно пойду в педагогический институт. Буду учить детей, чтобы не вырастали такие, как Мирошниченко.

— И ты думаешь, удастся?

— Во всяком случае, постараюсь.

— Эх, дружище, для того чтобы стать педагогом, нужно одно непременное условие: остаться в живых. Удастся это, нет ли, только после войны выяснится.

Распрощались у моста. Николай в сопровождении красноармейца направился в гору и исчез в темноте.

* * *

— Шабаш, ребята! — негромко крикнул Николай и, воткнув в землю лопату, вытер рукавом телогрейки потное лицо. — Устали?

— Намаялись, как полагается.

— Еще один запал, и на сегодня довольно, — успокоил он, сел на обрубок бревна и навалился спиной на стенку сруба. Около него собрались бойцы. Подошел и политрук роты Грибачев. Ему уступили место рядом с Николаем.

На опушке начали рваться снаряды.

— Опять лупит, — сказал один из бойцов.

— В белый свет как в копеечку…

— Тут не копеечка — тысячи вылетают.

— А что тебе? Жалко ихних денег?

Немецкая батарея неистовствовала, но это вызывало только веселое злорадство бойцов четвертой роты: бей сколько хочешь, там никого нет.

Район обороны роты действительно оказался проклятым местом. Николаю даже в голову не приходило, что может быть такая невыгодная позиция. Противник сидит на длинной высотке и просматривает каждый сантиметр, а четвертая рота занимает перед ним оборону в низине на полуболотистой низменности. Кругом равнина, и только чахлые кустарники кое-где затрудняют обзор. Траншеи, вырытые весной и летом, с наступлением осени до самых краев заполнились водой. Потери роты были ужасные.

Николай решил строить наземные укрепления. Лучше самый изнурительный труд для всех, чем потеря одного человека.

Пока не наступили заморозки и земля не промерзла еще глубоко, часть бойцов роты километрах в трех в тылу валила деревья и сооружала нечто вроде узких срубов. Потом их перебросили на тракторах и машинах поближе к переднему краю, а оттуда на плечах перенесли и установили на наиболее опасных местах двумя рядами. Теперь надо было взяться за лопаты и заполнить срубы доверху землей.

Николай никому не давал пощады. Спать приходилось не больше двух часов в сутки. Сам Николай и политрук Грибачев работали наравне со всеми. И все это при условии, что нельзя было ослаблять и оборону.

Сооружение наземных траншей, конечно, не осталось незамеченным противником. Почти каждые сутки немцы организовывали разведку. Маленький лесочек в центре обороны роты немцы буквально измолотили снарядами.

Недели две назад после артобстрела лесочка тяжелыми снарядами Николай прибежал к дзоту, который находился на опушке. К счастью, гарнизон дзота — четыре человека — был жив.

— Снять пулемет и все имущество и бегом отсюда! — приказал он старшине Северову.

— Сейчас, товарищ старший лейтенант. Только еще печку снимем. Жаль ее оставлять. Уж очень хороша.

— Оставить печку! Скорее! — прикрикнул Николай, но тут же отдал другое распоряжение: — Подбросьте туда дров, да побольше.

Старшина Северов, не совсем понимая, в чем дело, выполнил приказание и выскочил из дзота.

И тут началось. На глазах Северова и его группы от дзота полетели обломки бревен. Но печка дымила.

— Вы нам спасли жизнь, товарищ старший лейтенант, — сказал Северов, взглянув на командира роты блестящими глазами. — Но как вы узнали, что сейчас дзот разобьют?

— Сам артиллерист. Знаю, как заманчива такая цель, — рассеянно ответил Николай. Он уже думало другом: нельзя ли обмануть противника, превратить разбитый дзот в ложную огневую точку?

Ночью Николай послал туда пулеметчиков. Они затопили печку, потюкали топорами, будто заготовляют дрова, постреляли из пулемета и отошли. Немцы снова начали обстрел из орудий. С тех пор эта игра в кошки-мышки не прекращалась.

И сейчас, сидя вокруг Николая, солдаты со злорадством прислушивались к артобстрелу.

— Вы не замечаете, товарищи, что уже больше недели у нас нет потерь? — спросил вдруг политрук. — Ни одного раненого или убитого. Вот это победа! Лопатой и топором побеждаем смерть.