— В одной школе работаем. Она молодец, у нее дело хорошо идет. Дети ее любят. Вот о себе пока ничего не могу сказать. Ты выпьешь? Тебе можно, как военному человеку? У меня кагор. Аня заказала.
— Немного можно. Солдат, говорят, при встрече с другом должен портянку выжать, но выпить.
Сергей поставил чемодан на колени и раскрыл его. Из маленького свертка выглядывало розовое личико куколки.
— Ого! — засмеялся Николай, выхватив куклу. — Директору приходится возить с собой и таких пассажиров?
— Мы ждем ребенка, — застенчиво улыбнулся Сергей. — Правда, еще не скоро, но запас, говорят, карман не дерет.
— Так ты женат, что ли?
— Разве ты не знал?
— Конечно, не знал! — Николай с силой пожал руку Сергею. — Поздравляю. От души поздравляю! А я думал, вы все еще, как в институте, дружите. Передай ей от меня поздравление и большой привет.
— Спасибо, Коля. Сергей разлил вино.
— Выпьем за ваше счастье и счастье будущего ребенка.
— И за тебя, Коля, и за твое счастье. Извини… — неловко потупился он. — Мы о тебе ничего не говорили. Аня спросит, а я ничего не знаю… Николаю пришлось рассказать.
— С фронта на фронт, — значит, — сказал Сергей. — А меня не берут. Написал заявление в военкомат — отказали.
— У тебя свой фронт. Тоже нелегкое дело… А что о ребятах наших знаешь?
— Разъехались. В городе остались Геннадий Иванович и Федя. Федя пишет диссертацию на тему «Влияние лунного света на рост телеграфных столбов».
Николай захохотал: Сергей до сих пор не мог избавиться от неприязни к Федору.
— Федя, Федя! — проговорил Николай со вздохом. — Не пойму я его. А ведь далеко уйдет. Боюсь только, что весь свой талант израсходует на картофельно-морковное благополучие. Жаль мне его становится.
— Не жалей. Он не будет есть, как мы с тобой, картошку и морковь. Что-нибудь получше найдет себе. Он ведь считает себя выше нас по интеллектуальному развитию.
Четыре часа пролетели незаметно. За окном замелькали огни маленькой станции, и поезд остановился.
Сергея ждала подвода. Николай помог ему вынести багаж.
— Скорее возвращайся, Коля. Приедешь, ко мне в гости обязательно.
И вдруг Сергей понял, что прощается сейчас с самым лучшим другом, самым близким товарищем.
— Живы будем — не помрем! Вернусь, Сережа, — ответил Николай.
Проводив поезд, Сергей долго стоял на перроне. Как жизнь изменила всех их, бывших выпускников института. И Коля изменился, хотя внешне остался прежним. И сам Сергей не тот, институтский. Много горького пришлось хлебнуть меньше чем за год.
— Знакомого встретили, Сергей Петрович? — спросил завхоз, с нетерпением ожидавший его у саней.
— Нет, больше. Друга. Настоящего друга.
Ночь была тихая. Луна заливала бледным светом сухой, хрустящий под ногами снег.
— Поехали, — сказал Сергей.
Нина стояла у барьера ложи и, прикрываясь бархатной занавеской, смотрела в зрительный зал. По случаю юбилея педагогического института театр был переполнен.
Федор, ушедший покурить, долго не возвращался, и Нина начала скучать. Выходить в фойе не хотелось: неприятно, испытывать на себе любопытные взгляды. Она и раньше догадывалась, что сегодняшний выход в оперу будет чем-то вроде смотрин. Да это и понятно: у Федора много знакомых среди студентов и научных работников, и в кругу ученых он принят, должно быть, как свой человек. По его рассказам, он запросто ходит к профессорам домой, а их жены принимают самое живое участие в устройстве его личной жизни. И о том, что Федор сегодня будет в театре с ней, некоторые, видимо, знали. Когда они поднимались в буфет, многие с любопытством поглядывали на них. Одна пожилая дама, увидев Нину, удивленно вскинула брови и тут же что-то шепнула своему седоволосому спутнику. Тот повернулся, увидел Федора, вежливо раскланялся с ним и мимоходом бесцеремонно рассмотрел Нину.
— Я тебя заставил поскучать? — спросил Федор, входя в ложу. — Извини меня. Встретился с одним доцентом — он из Москвы приехал. С трудом ускользнул. Сразу уйти было неудобно.
— Нет, ничего. Что же тут особенного, если задержался, — сказала Нина, присаживаясь на стул.
— Знаешь, Нина, бывает в жизни необъяснимое… Долго, очень долго и трудно иногда добиваешься цели, но еще труднее становится, когда до нее остаются какие-то считанные часы и минуты… Молчу, молчу, — осекся он, встретившись с ней взглядом. — Обещал: не буду.
Нине жаль было этого большого, по-детски восторженного человека. Он не смел сказать прямо: поедем сегодня ко мне. Смешной и глупый! Боится своей настойчивостью испортить дело. И теперь вот с тревогой смотрит на нее своими карими глазами. Как он будет огорчен, узнав, что впереди разлука и, может, надолго. С какой болью он воспримет это?
— Не надо так, Феденька! Не надо! Вот и помрачнел вдруг…
Федор улыбнулся и украдкой поцеловал ее пальцы.
— Вырвалось. Я же тебе дал слово, что не буду об этом говорить, пока сама не скажешь. Но понимаешь, не могу молчать. Я люблю тебя! Это без меры и предела. И дальше без тебя не могу… Сам я в институте, а мысли с тобой, все время с тобой.
— С этим, Федя, придется повременить пока, — начала осторожно Нина.
— Почему?
— Война же… Неудобно как-то.