– Еще с весны в нашей дивизии говорили о предстоящем наступлении, – повествовал Пауль Гельмут. – Были такие, из старших офицеров, которые пророчили поход на Москву. Не успели мы еще оправиться после трагедии под Сталинградом, как тут летнее поражение армий генералов Шмидта и Моделя под Орлом. Это произвело гнетущее впечатление и на солдат и на офицеров. В последних боях с вами нам твердили, что этот рубеж надо держать во что бы то ни стало. Отсюда кратчайший путь на Москву. Мол, Красная Армия выдыхается, и в оборонительных стойких боях мы ее перемелем, а затем ударим, да так, что она покатится до Москвы, так как катилась в сорок первом году. Осенью Сталин волей-неволей капитулирует, и тогда войне конец!.. Одновременно пугали нас, что если не удержим этого рубежа и отступим, то война будет продолжаться многие годы! Но несмотря на эти громкие слова, мы, офицеры, видели, как наша армия теряет территорию и инициативу. И мы стали терять веру в победу. Многие офицеры главным виновником военных поражений на востоке считают Гитлера. Они скрытно говорят, что один ефрейтор Гитлер обходится Германии гораздо дороже, чем все покойные и ныне здравствующие генералы и маршалы, вместе взятые. Последние события под Курском, Орлом, Белгородом и здесь меня окончательно убедили в том, что Германия проиграет войну. Вот почему я сдался в плен.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
На ельненском направлении продвижение ударной группировки шло тоже медленно. Тогда Соколовский ввел свой второй эшелон – армию генерала Журавлева, которую, несмотря на плохую погоду, активно поддерживала авиация.
Генерал-фельдмаршал Клюге, чувствуя грандиозную опасность, снял с орловского плацдарма танковую и две пехотные дивизии и бросил их против ударных сил Западного фронта. Севернее Спас-Деменска развернулись кровопролитные бои.
Только на четвертые сутки войска Западного фронта прорвали главную полосу обороны и на пятые форсировали реку Ворону.
Южнее Спас-Деменска более успешно наступала в направлении Ямное армия генерала Попова. На третий день ее передовые части вышли к реке Снопоть.
Тут генерал Соколовский несколько изменил направление армии и генералу Попову приказал повернуть севернее и, прикрываясь слева Снопотью, к 12 августа выйти в район Кузьминичи, что на Варшавском шоссе, и дальше развивать успех на север – навстречу армии Гордова – на Нестеры. Для этого он усилил армию Попова механизированным корпусом, которому поставил задачу перерезать западнее Спас-Деменска железную дорогу на Ельню.
Войска генерала Попова за сутки перехватили шоссе, и его передовые отряды продвинулись еще севернее и ворвались в южную окраину Церковщины, угрожая выйти к большаку и к железной дороге на Ельню, а значит, отрезать гитлеровцам последние пути выхода из «крепости» Спас-Деменска.
13 августа Спас-Деменск стал советским!
В это утро войска Калининского фронта своим левым крылом повели наступление на Демидов и Духовщину, что генерал-фельдмаршалу фон Клюге основательно испортило настроение. Но фельдмаршальский титул не позволил вырваться неуравновешенности наружу, и на возбужденный тон Рейнгардта, докладывавшего о начале наступления Калининского фронта на Демидов, фон Клюге спокойно, но властно ответил:
– Фронт держать до последнего вздоха, до последнего солдата! Хайль Гитлер!
Теперь генерал-фельдмаршал Клюге и его штаб рвали и метали и за счет «выпрямления фронта» вытягивали из-под Орла войска, где воочию было видно поражение армий генералов Шмидта и Моделя.
Вытянув оттуда еще десять дивизий, Клюге бросил восемь против главного удара Западного, две – против Калининского фронтов и ими как бы прикрыл смоленское и рославльское направления.
Ставка Советского Главнокомандования 18 августа приказала этим фронтам временно приостановить наступление, чтобы привести войска в порядок, произвести перегруппировку сил, подтянуть тылы, пополниться людьми и боеприпасами и быть готовыми к новому наступлению.
Теперь на Западном фронте целую декаду было затишье. Наши войска укрепляли позиции, приводили себя в порядок и готовились к наступлению, а гитлеровцы – к обороне.
Готовилась к наступлению и дивизия генерала Железнова. Малое продвижение и большие потери сильно огорчали Якова Ивановича. И если на людях он старался этого не показывать, то оставшись один в своей землянке, склонившись над картой, испещренной синими и красными линиями, скобками, стрелами, овалами, Яков Иванович искал причины неудач. «Плохо продуман и организован прорыв? – спрашивал он себя. И, вспоминая все, что сделано, отвечал: – Нет, все как надо. Может быть, они? – перебирал он действия командиров полков, батальонов, рот. – Нет, они сделали и отдали все. Люди? Люди дрались героически. Мало снарядов? Да, снарядов маловато. Но огонь был организован правильно и на направлении главного удара – достаточной силы… Тогда в чем же?» – Яков Иванович, швырнув карандаш, встал. Карандаш, катясь, прошуршал по карте и отлетел к двери.
– Что такое? – поднимая карандаш, спросил вошедший Хватов. – Чем расстроен?