Победа Элинор

Но как ни громко звонил колокольчик, а не скоро ответ был дан на его призыв, и Элинор имела время вдоволь рассмотреть в тускло освещенной зале старинную мебель, барометр и несколько военных морских картин, украшавших стены: один из рода де-Креспиньи, служивший во времена Нельсона, отличился в каком-то сражении, взорвав несколько неприятельских кораблей, которые па картинах горели в пламени желтой охры и киновари.

Наконец из коридора вышел буфетчик, единственный слуга мужского пола в доме, и пренегостеприимный старик, но очень любимый обеими мисс де-Креспиньи за эти самые неприязненные качества, за которые обещана была ему приличная награда. С удивлением и негодованием дышавшими на его лице, старик подходил к двери, где Бог знает с каким нетерпением ожидала его Элинор.

«Ланцелот Дэррелль, — думала она, — приходил, быть может, прежде меня, теперь он у деда и, может быть, успел убедить его переменить духовное завещание. Он в состоянии это сделать, если действительно уверен, что дед лишил его наследства».

Медленно и подозрительно отворял двери буфетчик и, помещаясь в этом отверстии с таким видом, который ясно показывал, что непрошенные гости, скорее пройдут через его тело, чем войдут в залу. У мистрис Монктон оставалась слабая надежда вести с ним переговоры о сдаче, она не знала, что крепость уже взята и что прежде нее вступила страшная гостья, для которой не существует ни железных засовов, ни дубовых дверей, и не понимала, что дворецкий только по старой привычке выходил на бой с воображаемыми наследниками.

— Я желаю видеть мистера де-Креспиньи, — воскликнула Элинор с жаром, — мне непременно надо видеть его по очень важному делу и я, уверена, что ему приятно будет видеть меня, если вы только доложите ему, что я здесь.

Буфетчик отворил было рот, чтоб отвечать, как вдруг дверь в залу отворилась и вышла мисс Лавиния де-Креспиньи. Она была очень бледна и держала в руках носовой платок, который по временам прикладывала к глазам, хотя глаза ее были совершенно сухи и слезы не думали показываться.

— Кто там? — закричала она пронзительным голосом. — Что это значит. Паркер? Разве ты не можешь объяснить, что мы никого не можем принимать в нынешнюю ночь?

— Я только что хотел это сказать, — отвечал дворецкий, — но ведь это мистрис Монктон, которая желает видеть нашего бедного господина.

Он отошел от двери, как бы давая тем знать, что его ответственность прекратилась с появлением хозяйки, и Элинор вошла в залу.

— О милая мисс Лавиния! — воскликнула Элинор, задыхаясь от нетерпения, — позвольте мне видеться с вашим дядею. Он, наверное, не откажется видеть меня, ведь вы знаете, что он очень любит меня. Пожалуйста, пустите меня к нему.

Мисс Лавиния приложила носовой платок к своим сухим глазам, прежде чем отвечала на пламенное воззвание Элинор.

— Мой любимый дядюшка, — начала она медленно, — покинул этот мир час тому назад. Последнее дыхание он испустил в моих объятиях.

— И в моих также, — подхватила мисс Сара, выскочившая в залу вслед за сестрой.

— Я тоже стоял у его смертного одра, — заметил буфетчик почтительно, но твердо, — и перед вашим приходом в его комнату, мисс Лавиния, последние слова моего покойного господина были таковы: «Паркер, ты всегда был добрым и верным слугою и не будешь мною забыт». Точно так, мисс, последние его слова были «и не будешь мною забыт, Паркер».

Пытливо или скорее подозрительно обе сестрицы посмотрели на Паркера, как будто заподозрив, что, пожалуй, и этот старик не подделал ли какую-нибудь духовную, которую намерен подменить законную подлинную.

— Я что-то не слыхала, Паркер, чтобы мой любимый дядюшка упоминал о тебе, — сказала мисс Сара принужденно, — но мы никого не забудем, кого он желал вспомнить — можешь быть в том уверен.

Молча и неподвижно стояла Элинор, как бы ошеломленная известием о смерти больного старика.

— Умер! — шептала она, — умер, прежде чем я успела сказать ему…

Она остановилась: на ее лице выразился ужас.