Подобно вспышке молнии, что в эту самую секунду пронзила небеса, это еще не сформировавшееся в звуковой и даже символической интерпретации понятие внезапно проявилось в уме древнего существа, которое стояло, пораженное этой интуитивной и простой истиной, которая столь долго скрывалось за ширмой иных, совершенно внеземных идей и вещей. Одновременно с этим проходил даже голод в практически пустом желудке, что был лишь слегка наполнен соками одного из энергофруктов, обглоданную корку которого юный представитель молодого вида уже выронил из руки, наблюдая за тем, как до этого пугающая его реальность джунглей, где на каждом углу его поджидали опасные хищники и явления, объяснения которым он не находил вдруг, слились в единую картину мира. Она будто бы замерла и дала возможность юному путешественнику рассмотреть ее внимательно со всех сторон, в том числе и извилистые рисунки молний, что раньше так пугали представителя фауны маленькой голубой планеты, который тут же бы бросился бежать на своих четырех конечностях до ближайшего укрытия. Однако, вместе с прежним инстинктом самосохранения он, помимо всего прочего, тут же ощутил что-то совершенно чудесное, и самое главное – НОВОЕ. Каждый волос его шерсти стал подниматься, и даже сам он, подобно частям своего тела, стал вытягиваться ввысь, постепенно отрывая свои передние конечности от земли, вставая, совершенно не напрягая позвоночник, напротив, казалось, что он будто бы избавляется от какой-то совершенно ненужной вещи, позволяя проявиться скрытому, но абсолютно естественному процессу. Всё дальше и дальше распрямляясь, без опаски разгибая коленки и уже практически вставая, приподнимаясь на цыпочках, – всё это только ради того, чтобы прикоснуться своими пальчиками, которые, будучи обычно согнутыми, тут же распрямлялись, к тому чудесному рисунку, что своим лиловым светом освещал темно-серое небо. Бедный путешественник видел, как эта, еще совсем недавно пугающая его сила обернулась прекрасным древом – небесным растением, которое, светясь, вырастало из самих облаков, на глазах разрастаясь и разделяясь на бесконечное множество ветвей поменьше, по которым уже скользил сам оторвавшийся от земной тверди путник. В этот момент он, казалось бы, обнаружил в себе силы наконец достичь этого небесного древа, что произрастало не снизу, но, напротив, тянулось к планете. На самом деле, у завороженного наблюдателя всегда была возможность прикоснуться к нему, вот только сам он об этом не догадывался, а если быть точнее, просто не допускал такой возможности. Сейчас же он знал, просто-напросто был уверен в том, что готов оторваться от земли, чтобы достичь этого небесного тела, и, на секунду согнувшись вновь, он, собрав все свои силы, рванул ввысь к этому новому рубежу своего путешествия, испытав при этом еще одно откровение: то, что он называл и представлял деревьями, как земными, так и небесными, оказывались сами по себе лишь новыми понятиями в его картине мира, которая стала, как никогда до этого, более полной. Будто бы он провел весь период жизни до этого во сне – и, более того, взглянув на свои собственные руки, он с трепетом обнаружил, что привычный вид конечностей пропал, уступив место набору светящихся линий, что были очень похожи на ветки этого самого космического древа, к которому он бесконечно тянулся, как будто бы смог заглянуть в глубины своего собственного существования.
Однако эти эффекты исчезли вместе со светом древа, что, разросшись до максимальных размеров, потухло вместе с прыжком самого путешественника, который, приземлившись, тем не менее, не испытал ни малейшего уныния по поводу того, что ему так и не удалось «оседлать» энергию этого древа, поскольку то, что было этим совершенным конечным знанием, находилось внутри него самого.
Вновь выпрямившись в полный рост, путник поспешил, на сей раз совершенно точно зная, куда хочет попасть – навстречу своему главному страху, что через некоторое время стал различим в пышной растительности джунглей – огромной черной воронке в земле – пещере, в которую он, несмотря на зачастую смертельные опасности со стороны соседей, всё равно боялся использовать, как укрытие, до дрожи во всем теле. Даже заглянуть внутрь не получалось, казалось, что ему мешала та самая невидимая дверь в собственном сознании, которая четко вырисовывалась сейчас. Действительно, буквально перед самым его носом предстала самая настоящая дверь, хотя, что вообще существует такое понятие, он сам и не знал до сих пор, но прекрасно мог различать перед собой две створки искусно исписанных сияющими узорами врат, что скрывали от юного представителя своего вида те необъятные глубины, которые скрывали его собственное подсознание.