Победа Сердца

От сильного удара током тело женщины несколько отрезвело, однако, несмотря на готовность организма броситься вновь на битву за выживание, даже самые глубинные животные инстинкты молили о том, чтобы всё это уже прекратилось навсегда, чтобы эта бесконечно огромная и малая комната, в которой оказалась героиня, навсегда сгорела, взорвалась с ней ли без нее – только бы этот повторяющийся цикл боли-забвения прервался, или же остановился только лишь на забвении, едином и непрекращающемся.

– Ну что, будем говорить, кто подготавливал листовки вместе с тобой? – вежливо улыбаясь, вопросил испытывающий ее тело и дух сотрудник внутренней полиции Королевства, которому суждено скоро вновь восстать, уже в качестве Империи. Мужчина, чья улыбка больше была похожа на маску, невзначай играясь с пультом управления, будто бы совершенно случайно нажав на кнопку, уже выпустил заряды, что за мгновение преодолевали по проводам расстояние от генератора до гениталий женщины. По ощущениям, эта чудовищная пытка сравнима с тем, как нечто, титанической массы, во что превратилась вся нижняя часть ее тела, слившаяся со стулом и будто бы вросшая босыми ногами в ледяной бетонный пол, буквально крошилось на части, с каждым новым ударом покрываясь все большим количеством трещин.

– Ну так что? – схватившись за подбородок, поднял лицо пленницы будущий император, пока выслуживающийся временно во внутренних службах той самой системы, важным элементом которой ему уж очень хотелось стать, следуя заветам своего ментора.

– И правда… Это именно то, чего ты хотел? – услышал палач вместо неразборчивого стона спокойный голос женщины, что шло вразрез с его практикой, испытав крайний дискомфорт из-за кардинального несоответствия картинки, что предстала перед его взором, его собственным ожиданиям.

– Понятно, видимо, не совсем, – не жалея, но и нисколько не злорадствуя, прокомментировала пленница, – но тогда зачем ты продолжаешь заниматься этим?..

– А, Харт? – закончил фразу за прикованную девушку мужчина в форме спецслужбиста, приняв расслабленную позу, не оставив и следа от того панического страха, с каким он чуть было не отскочил от своего «разрабатываемого объекта».

– А сама ты, Майа? – ласковым голосом прощебетал этот опасный мужчина, закончив свой вопрос.

– А я… – протянула девушка лет двадцати, которая моментально начала стареть. Сидя прямо на стуле, который и стал сначала видоизменяться, как будто бы иссушаясь вместе с молодой, полной жизни девушкой, подобно веревкам, что сковывали ее необузданную натуру, которые обратились в пыль, рассыпавшись у ног уже пожилой женщины.

– И стоила ли эта борьба этого исхода? – ответив вопросом на вопрос, обратилась пожилая женщина к мужчине, который, подойдя к ней, еще минуту назад пытавший ее самыми невообразимыми способами, вмиг ставший еще более древним, чем сама Майа, стариком. Он прилег на возникшей кушетке у самых ног женщины, которая с тяжелым сердцем смотрела на мужчину, что был подключен к системе искусственного дыхания остальными бесконечными трубками, что пронзали руки пациента в больничной палате.

Шансов выкарабкаться из комы и прожить хотя бы еще неделю не оставалось совершенно – это было ясно Майе, как день – ровно, как и то, что ожидать чего-то иного от системных псов Империи, что высосали ее юность, не приходилось. Однако, что печалило ее еще больше – была даже не их жесткость, а сам факт того, что подросшее вместе с ней поколение само заняло места тех самых линчевателей, которых они должны были заменить. Возможно, что сама Майа просто-напросто была настолько слепа, чтобы увидеть и понять, что возможно она – единственная, кто разделяет взгляды на неприкосновенность личной судьбы, тела и свободы.

Что еще более заставляло ее сердце клокотать от ненависти – так это то, что этот самый милый старик, который мог и стать тем спутником, который бы на старости осветил ее своим светом, прямо сейчас находился из-за своего собственного сына в столь плачевном положении.

Как только у него хватило духа поднять свою грязную руку на своего собственного отца, да не просто поднять, но пойти на подобное зверство? Да и к тому же во имя даже не собственных идей и не защиты даже своих интересов? Откуда было столько глупости, столько неконтролируемой ярости, злости, которая выплеснулась наружу, на своих же родителей, от детей?