Победа Сердца

– И вообще, кем она себе возомнила? – закусив губу и глядя на горящие небеса за окном, думала Виктория, грустно ухмыльнувшись и вспомнив свои плакаты с Геллой Фландерс. Журналисткой и репортером из горячих точек, коей она всегда восхищалась, и кем она вознамерилась стать всего за одну ночь. Но ведь она так переживала! Она так готовилась к этому морально все последние… сколько? Пять? Десять лет? Все эти ночи в университете и корпение над теорией журналистики, над этими бесконечными сочинениями, над этим титаническим редактированием тонн текстов материалов, и всё ради того, чтобы пробить собственную скорлупу юношеского инфантилизма, и в итоге, чтобы во что бы то ни стало, но научиться разбивать вдребезги эти самые скорлупки читателей! У некоторых, правда, это свойство всегда перекладывать на плечи других, а желание самим – ничего не решать, да, пожалуй, и у большинства, сохранялось до самой смерти. Все эти пересиливания себя, вся эта нескончаемая раскачка и бесконечные беседы с десятками, тысячами людей ради первоклассного анализа материала, самоконтроль и выдержка, чтобы не просто самой начать и закончить разговор, но еще и добиться нужного результата – узнать информацию. При всем при этом, по своей натуре Виктория была изначально довольно закрытой девочкой, а потому – дело, к которому ее толкала судьба, поначалу воспринималась ей всегда как подвиг, ну а затем становилось рутиной. Она, хоть и была эмоционально не так тяжела, как первоначальный страх, но всё равно являлась тяжелой работой, которая, даже от осознания своих собственных моральных достижений, не становилась легче. Но кому это в итоге всё нужно было, если прямо сейчас это ничего по итогу не значило и не имело реального веса в полевых условиях, подобной агрессивной окружающей среды? Этот запутанный клубок впечатлений и переживаний-воспоминаний сейчас всплыл внутри Виктории, которой стало настолько горько, что ее даже не радовал свой уникальный шанс быть присутствующей журналисткой в самом сердце личного кортежа Императора целой страны. Нет, потому, что она уже проиграла, даже не начав толком свою личную войну против зла и несправедливости этого мира. Всё это было на словах, ведь, несмотря на думы о страданиях в современном мире, иногда она, всё же отвлекаясь от работы друзьями и прочей дребеденью, сейчас рассыпалась в прах перед реальностью. В ней осталось место лишь для одного – для выживания. Виктория под грузом эмоций даже плакать была не в состоянии над очередной новостью об убитых солдатами детях, но никогда раньше она самой кожей не чувствовала этой атмосферы, что пропитала каждый волосок на ее теле – когда насилие, убийства и вселенская несправедливость, по крайней мере, с ее точки зрения, происходили не где-то там, за океаном, а прямо здесь, перед самими ее глазами. Самое печальное заключалось в том, что она не могла этого изменить и, даже не из-за своего страха или остатках неуверенности, которые, к сожалению, всё же отступили перед безрассудным идеализмом и верой, которая, схватив ее за грудки, поволокла ее навстречу врагу, не только для того, чтобы тот раздавил ее всего одним движением своего сапога, но и из-за банальных объективных факторов. И пусть даже этот самый враг, якобы, погиб во время операции спасения. Пускай, но он ведь был не один! Он всего лишь является отражением самой сути мироздания, которое безоговорочно порождало в самом себе те условия и обстоятельства, где подобные индивиды только множились в геометрической прогрессии. Иные же индивидуумы не только как будто бы не видели в этом ничего предосудительного, более того – даже умудрялись использовать трагедии человеческих взаимоотношений в своих личных корыстных интересах.

И что же Виктория должна была со всем этим делать? Отступить или продолжать писать об этом? Но разве слова смогут изменить это? В это не верила даже Гелла, судя по ее последним репортажам. Для нее журналистика была не более чем дополнительным инструментом, а основной же деятельностью была реальная помощь тем, кто в ней нуждался – всем беженцам и тем, кто не мог покинуть пределы закрытой территории острова, где правила смерть и страх.