Победил Александр Луговой

— Ну чего шум поднимать? Это ведь, кроме следователя, никто не знает, ну вот он мне, еще, может, кому рассказал. Начальник управления сам часы вручал, приказ был. А теперь вроде все липа? Ну к чему это? Так — пример для других, а так — конфуз один. И потом, я вот рассуждаю, этот дружинник действительно трусом оказался, но ведь то случайность. Большинство-то на его месте не испугались бы. Хоть ты вот, например. Так зачем из-за одного такого всех дружинников марать! Разве дело в фамилии? Бежал хулиган, дружинник его задержал — вообще дружинник. Это правильно, это нормально. Так должно было быть. А что вот конкретный дружинник был трусоватый и задержание произвел благодаря случайному падению хулигана — это же исключение. А сам факт ведь протекал правильно? Так чего теперь шум поднимать?

Не уверенный в том, что его справедливая, но туманно выраженная логика убедила Александра, лейтенант покашлял и добавил:

— Вы-то, в общем, об этом деле не распространяйтесь. Это ведь я вам только, доверительно...

Александр успокоил его. Но, вернувшись домой, долго не мог заснуть. Вот, значит, как! Вот, значит, каким оказался этот «герой»! Этот хваленый смельчак! Этот Орлов, которым так восхищалась Люся, даже встречалась с ним, наверное, во время их размолвки. Часы получил! Улыбался, скромничал! Хорош! Этот на все способен! Надо вывести его все-таки на чистую воду. Но каким образом? Чем больше размышлял Александр, тем больше убеждался в невозможности этого.

Во-первых, он обещал тому лейтенанту. Человек доверился, а он подведет его, и не только его. Действительно, нужно ли сейчас раскапывать все это дело? В рассуждениях лейтенанта было немало справедливого. К чему ронять авторитет дружины! Да, Виктор — обманщик и трус, но дружина-то не такая. И зачем лишать ее заслуги, которая принадлежит ей по праву. Ну, а главное, как все это будет выглядеть? Мол Виктор пытался отбить у Александра девушку, он главный Александров противник на первенстве Москвы. И вот, значит, Александр все это время копал, рылся и, в конце концов, используя сомнительные показания какого-то бандита, сводит со своим соперником (во всех смыслах) счеты. Да, картина неприглядная! Как посмотрят на него после этого?

Но уж Люсе-то он скажет! Ей он обязательно скажет. Она должна знать, каков ее «герой»! На кого она чуть не променяла Александра!

Александр горел нетерпением скорей рассказать ей обо всем, что узнал в тот вечер, возвращаясь с лейтенантом домой.

Но ей он тоже ничего не сказал. Не смог. Ему показалось это мелочным, недостойным. Черт с ним, с этим Виктором. Пусть его мучает собственная совесть (если она у него есть конечно). А он, Александр, вообще не будет марать руки об эту грязную историю.

Но вот уж Виктору он руки больше не подаст. Ничего ему не скажет, просто перестанет здороваться.

Он так и сделал.

Виктор удивился. Он даже испугался, что Люся рассказала Александру. Потом понял, что здесь другое.

Однажды, выбрав момент, когда они остались вдвоем, он прямо спросил Александра о причинах его поведения. Некоторое время Александр смотрел Виктору в лицо. И было в этом взгляде столько презрения, что Виктор опустил глаза.

Потом Александр сказал:

— Знаешь что, Орлов, возьми-ка ты лучше свои часы, те самые, что тебе вручили за «подвиг» и отдай их дворнику, там, на Смоленском, чтоб получше лед песком посыпал, чтоб не скользили на нем люди. А то ведь на таком льду не только хулиган может поскользнуться, а кое-кто другой, кто пока в героях ходит. Теперь ясно?

— Ясно, — ответил Виктор. Его холодный взгляд ничего не выражал.

Глава семнадцатая ПЕРВЕНСТВО МОСКВЫ

Первенство столицы приближалось. Теперь до него оставались считанные дни. Новый тренер Александра, Завьялов, слегка снизил нагрузку.

Александр был очень занят в журнале. На одной из летучек Лузгин сказал:

— У нас есть раздел «Замечательные спортсмены нашей Родины». Вчера на редколлегии решено в следующем номере поместить большой очерк о Ростовском. Настоящий очерк. Чтобы с его страниц встал человек, боец, воспитатель. Ростовский отдал нам все, что мог. Мы теперь мало что можем сделать для него. Но можем. Вот этот очерк... И напишет его Луговой. Есть другие мнения?

Других мнений не было ни у кого, кроме Александра. Все оставшееся до конца летучки время он провел в смятении. Написать о Ростовском! Это под силу крупному журналисту, писателю, опытному, с именем. А он? Он и не журналист еще. Так, практикант. Куда ему!

После летучки пошел отказываться. Взволнованно объяснил Лузгину причины. Вопросительно уставился на него. Лузгин не прерывал Александра, внимательно слушал. Потом спросил:

— Что, по-вашему, Луговой, самое главное при написании статьи, очерка, да и повести или романа?

Александр подумал.

— Талант, наверное...

— И это. А еще?

Александр молчал.