Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

Французам пришлось прекратить атаки. Но победителя первый день сражения так и не выявил. На поле боя осталось около семидесяти тысяч человек…

Ночью к Лейпцигу подошли войска Бернадота и Беннигсена. Наполеон понял: такой могучей силе он противостоять не сможет. И он отпускает пленного генерала Мерфельда с просьбой передать противникам предложение перемирия на тех же условиях, что три месяца назад. На этот раз союзники не удостоили императора ответом. Возможно, предложение перемирия было серьёзным психологическим просчётом Наполеона: противники решили, что раз уж император первым предлагает мир, значит, он не верит в свою победу, значит, французы слабы.

Следующим утром обе стороны убирали раненых и хоронили убитых (войны ещё не стали так бесчеловечны, как это будет в XX веке).

На другой день русские дрались отчаянно. Не уступали им и французы. Деревни переходили из рук в руки по нескольку раз, одни штурмовали, другие защищали каждый дом, каждую улицу. Наполеон бросил в бой Старую гвардию, которую берёг даже в битве за Москву. Он сам повел гвардейцев в атаку. Казалось, победа близка, казалось, неприятельские линии готовы рассыпаться, как вдруг, в самый разгар битвы, саксонцы, сражавшиеся в рядах наполеоновских войск, повернули оружие против французов. Вслед за саксонцами Наполеону изменили вюртембергские и баденские полки. Удар был неожиданный, предательский. «Страшная пустота зазияла в центре французской армии, точно вырвали из неё сердце», – писал о последствиях этой измены Дмитрий Сергеевич Мережковский.

И всё-таки французы продолжали сражаться. К концу дня они не уступили ни одной позиции. Но Наполеон понимал: ещё один день его солдатам не выстоять. И приказал отступать. Утром союзники, чья победа была непоправимо запятнана изменой, двинулись на Лейпциг. Потом был приступ, жестокий и беспощадный, потом отступление французов через реку Эльстер, взрыв единственного моста, гибель тринадцати тысяч не успевших переправиться на другой берег. В числе погибших был и маршал Понятовский.

В Битве народов французы потеряли убитыми, ранеными и пленными почти шестьдесят тысяч человек, союзники – пятьдесят тысяч, из них двадцать три тысячи русских. Тот, для кого эта цифра – не просто статистика, сам решит для себя, кто, Кутузов или Александр, был прав в споре, прекращать войну, изгнав Наполеона за пределы России, или идти освобождать Европу…

Тем не менее победа союзников была полной. Вся Германия, столько лет покорная завоевателям, восстала. Европа, которую Наполеон огнём и мечом собрал под своей властью, снова распалась. Ему так и не удалось сделать её единой…

Князь Шварценберг, узнав об отступлении Наполеона за Рейн, составил маршрут движения союзных войск так, чтобы его патрон, император Франц, первым въехал в древний Франкфурт. Поведение, вполне для союзников типичное. Однако австрийский фельдмаршал недооценил русских. Они узнали о его затее, и она им очень не понравилась. Чтобы поставить на место австрийцев, всё больше претендовавших на главную роль в коалиции, пришлось поторопиться. И Александр за сутки до намеченного триумфального въезда во Франкфурт императора Франца сам въехал в город с семью с половиной тысячами кавалеристов. На следующий день он как гостеприимный хозяин встречал обескураженного Франца в имперском Франкфурте.

Несмотря на отчаянное сопротивление французов, союзники хоть и медленно, но приближались к границам Франции.

Через пять дней после поражения под Лейпцигом Наполеон принял маршала Иоахима Мюрата. Напомню, тот был не только любимцем, которого император одарил сверх всякой меры, сделал Неаполитанским королём, Мюрат был ещё и родственником, мужем сестры Наполеона Каролины. Казалось, уж если с кем и можно быть откровенным, так это с ним. И император, ничего не скрывая, рассказал любимому зятю о ситуации, в которой очутился. Мюрату показалось, что император пал духом. Впервые за долгие годы их знакомства. Неаполитанский король посочувствовал, заверил в своей неизменной преданности и откланялся. Но, как известно, крысы первыми бегут с тонущего корабля.

Не прошло и трёх месяцев, как Мюрат подписал тайный договор о присоединении к Австрии: обязывался всеми силами содействовать борьбе против Наполеона и «поставить союзной армии корпус из тридцати тысяч человек»… В качестве тридцати сребреников за предательство ему гарантировали «безраздельное владение землями, принадлежавшими ему в Италии». Чем это закончилось, я уже рассказывала в главе «Наполеон. Клан Бонапартов. Братья и сёстры».

О предательстве Мюрата Наполеон узнает только 20 февраля, сразу после своей победы в сражении при Монтеро…

А пока, весь ноябрь и декабрь 1813 года, большая часть союзных войск стояла на границах Франции по Рейну. По словам очевидца, Александра Ивановича Михайловского-Данилевского, на свидетельства которого я уже не раз ссылалась, Александр I настаивал на немедленном вторжении во Францию: «Он не хотел даже долго останавливаться на Рейне, а идти прямо в Париж зимою, но союзники наши как будто оробели при виде границ Франции, вероятно, от неудачных покушений их в прежние войны». Им, действительно, было что вспомнить.

Но Александр жаждал мести. Его энергия и настойчивость взяли верх. 12 января 1814 года русская гвардия во главе с царём вошла во Францию, а уже 26 января все союзные корпуса собрались примерно в двухстах километрах к востоку от Парижа.

Такое стремительное вторжение стало для Наполеона неожиданностью, причём крайне неприятной: спешно призванные новобранцы ещё только обучались, да и не были толком вооружены. Но и в этих обстоятельствах Наполеону удавалось своими небольшими силами успешно расправляться с отдельными частями союзных армий. За два зимних месяца 1814 года он выиграл двенадцать сражений и два свел вничью. Союзники предложили Наполеону мир на условиях возвращения Франции к границам 1792 года. Ответом был решительный отказ. На продолжении войны настаивал только Александр I. Он не мог смириться с тем, что величие Наполеона начинает возрождаться.

Узнав, что австрийцы и русские приближаются к Сен-Дизье [27] , император перед отъездом из Фонтенбло предусмотрительно сжёг самые важные секретные бумаги. Как много потеряли историки…

Перед отъездом он пригласил к себе Жозефа, недавно изгнанного из Испании, и совершил ещё одну непоправимую ошибку: назначил брата генерал-лейтенантом Империи, ответственным за судьбу столицы. О том, как повёл себя в этой роли Жозеф, я писала в главе «Наполеон. Клан Бонапартов. Братья и сёстры». Прощаясь и отправляя в камин очередную стопку бумаг, Наполеон сказал: «Если я не вернусь из этого похода, позаботься об императрице и моем сыне. Если на этот раз я одержу победу, то больше никогда не буду воевать. Война внушает мне отвращение… Все мои помыслы и дела будут направлены на благо моего народа…»

Простившись с женой и трёхлетним сыном, император выехал к войскам. Мог ли он думать, что уже никогда не увидит свою семью…

Через двое суток он выбил противника из Сен-Дизье, через четверо суток защищал Бриенн, тот самый городок, где когда-то мальчишкой тосковал о Корсике. Потом были ещё сражения и ещё победы, притом что иногда приходилось сражаться с силами противника, которые в десять (!) раз превосходили остатки его армии. Среди этих побед была и битва при Монтеро, сорвавшая первую попытку союзников взять Париж. Потом было поражение при Ла-Ротьере. Потом удалось уничтожить треть армии Блюхера.

Не стану утомлять читателей не только подробным описанием, но даже перечнем мест военных столкновений, именами командиров корпусов, описанием сражений, жуткими цифрами потерь. Не стану говорить даже о том, что Наполеон снова и снова подтверждал свою гениальность – выигрывал сражения, которые, по всем законам как логики, так и военного искусства, выиграть было невозможно.

Но скоро ему стало ясно, что, продвигаясь на юг, он неизбежно попадёт в окружение и путь противникам на Париж будет открыт. И всё же общая обстановка к концу февраля 1814 года складывалась для Наполеона хоть и тяжело, но небезнадёжно. Он даже надеялся заключить мир на условиях сохранения границ Франции по Рейну и Альпам, то есть там, где они проходили в начале эпохи войн, называемых наполеоновскими.

Тут-то и произошло невероятное событие, скорее всего, решившее и участь императора, и судьбу его империи. В надежде отвести войско врага от столицы, он решил неожиданно и на первый взгляд совершенно немотивированно повернуть на север и увлечь за собой противника (урок Кутузова явно пошёл впрок). Затея замечательная. Он и сам был от неё в восторге. И решил поделиться своим планом с женой: знал, как она за него тревожится.

Вот что он написал Марии Луизе: «Друг мой, все последние дни я провел в седле. 20-го мы взяли Арси-сюр-Об, а в шесть часов вечера противник атаковал нас. Но в тот же день я выиграл сражение, а противная сторона потеряла четыреста человек убитыми. Мы захватили два артиллерийских орудия и противник тоже – два. Итак, мы квиты. 21-го неприятельская армия перешла в наступление, чтобы обеспечить продвижение своих обозов по направлению к Бриенну и к Бар-сюр-Об. Я принял решение идти к Марне, напасть на их коммуникации и отбросить неприятеля подальше от Парижа и Сен-Дизье. Прощай, друг мой. Поцелуй сына».

И – такого с ним не случалось никогда – не зашифровав письмо, отправил его с нарочным.

«В тот день, – вспоминал Жюль Бертран, – Наполеон вёл себя как безумно влюблённый, которому необходимо посвятить обожаемую супругу в свои планы и тем самым как бы ощутить её близость. Этот миг слабости, скорее всего, и погубил его».

Курьера взяли в плен пруссаки. Все документы, что у него нашли, передали фельдмаршалу Блюхеру – план Наполеона перестал быть секретом. Но Наполеон об этом не знал и продолжал действовать, как было задумано…

В результате в сражении при Фер-Шампенуазе французы были разбиты. И снова победителями стали не пруссаки, не австрийцы – русские. Положение французов было отчаянным, но от предложения сложить оружие они с презрением отказались. Тогда русская конная артиллерия начала их расстреливать. В упор. По сведениям французов, стреляло сорок восемь орудий, по нашим данным – четыре. Расхождение любопытное. Но дело, в конце концов, не в этом. В бреши, пробитые артиллерией в каре национальных гвардейцев, ворвалась русская конница и начала беспощадно рубить пехотинцев.

Сергей Иванович Муравьёв-Апостол, будущий декабрист, о котором Лев Николаевич Толстой сказал, что «он – один из лучших людей своего, да и всякого времени», вспоминал: «Вмиг колонна легла поражённою на дороге в том строе, как она двигалась: люди лежали грудами, по которым разъезжали наши всадники и топтали их».

Наполеон в это время был далеко, командовал другими своими частями, а вот Александр при сражении не только присутствовал, но даже лично руководил боем.

Видя беспощадность своих кавалеристов, он попытался прекратить кровопролитие, но в пылу боя его приказ не услышали. Тогда царь, подвергая себя смертельной опасности, сам въехал в погибающее французское каре. Только так ему удалось прекратить резню.

Между Парижем и союзными армиями не осталось силы, способной преградить путь к столице Франции. Вечером 17 марта Александр и его свита остановились на ночлег в замке Бонди, в семи верстах от Парижа. Сто тысяч союзных войск (из них шестьдесят три тысячи русских) встали у стен города.

Александр, которому крайне важно было выглядеть в глазах парижан, да и всей Европы не оккупантом, а благородным освободителем, повелел привести к себе пленного капитана Пейра. После долгой доверительной беседы (Пейр был очарован) российский император попросил капитана поехать в Париж и объявить, что он, Александр, предлагает сдать город и в этом случае гарантирует покой и безопасность всем его жителям: ведь он воюет не с Францией, а исключительно с Наполеоном.

Сопровождать Пейра государь поручил своему флигель-адъютанту полковнику Михаилу Фёдоровичу Орлову. На прощанье сказал: «Если мы можем приобресть этот мир не сражаясь, тем лучше, – если же нет, то уступим необходимости – станем сражаться, потому что волей или неволей, с бою или парадным маршем, на развалинах или во дворцах, но Европа должна нынче же ночевать в Париже».

А в это время Наполеон мчался в Париж. О последних событиях он ничего не знал…