О своём возвращении из Египта он жену не уведомил. Явился неожиданно – и Жозефину дома не застал… Бросился к родственникам, умолял не скрывать, как вела себя жена во время его отсутствия. Родственники, особенно сёстры, Жозефину ненавидели, можно представить, с каким удовольствием они рассказывали о её непристойном поведении. И он решил порвать с изменницей. Семья была в восторге. Друзья убеждали не затевать развод: это может дурно отразиться на его репутации. А сейчас, когда назревают перемены, репутация ему нужна безупречная. Но даже государственные интересы не могли заставить его смягчиться.
Был только один человек, способный заставить изменить принятое решение. Это – сама Жозефина. Он знает её власть над собой и потому пытается избежать встречи. Но тут появляется она. Умоляет его открыть, поговорить, рыдает, молит о прощении, колотит ногами в дверь. Бесполезно. Тогда она вызывает детей. Которых он вырастил. Которых считает родными. Гортензия и Евгений умоляют: «Не покидайте нашу мать! Она не переживёт этого. И мы, кого эшафот в детстве лишил отца, сразу станем сиротами, лишимся и матери, и второго отца, посланного нам Провидением!»
Он распахнул дверь, поднял её с полу, утёр слёзы… Потом вспоминал: «Я не мог спокойно глядеть на плачущих; слёзы двух злополучных детей взволновали меня, и я сказал себе: разве они должны страдать за провинности их матери? Что я мог поделать с собой? Каждый мужчина имеет какую-нибудь слабость».
Он простил её. Окончательно и великодушно. Фредерик Массон утверждает, что «Бонапарт обладает изумительной способностью не вспоминать и, раз он вернул своё доверие, считать несуществующими ошибки или преступления, которые ему угодно было оставить без наказания, выбросить из своей непоколебимой памяти. Он не только прощает свою жену; он – добродетель более редкая – относится с полным пренебрежением к её сообщникам. Никогда он не лишил никого из них ни жизни, ни свободы. Он не сделал ничего, что могло бы повредить им».
После душераздирающей сцены под дверью, после неожиданного и такого великодушного прощения Жозефина решительно порвала с Шарлем.
С того рокового дня, когда казалось, что муж её не простит, Жозефина вела себя безупречно. Правда, ходили разные слухи. Но что ж тут удивительного, даже жизнь вполне заурядных людей зачастую окружена слухами, а уж о такой женщине грех не позлословить. Однако нет сомнения, что годы, когда он был консулом (с 1799-го по 1804-й), были самыми счастливыми в их общей жизни. Они были ещё молоды и беззаботны. Нет, это не совсем точно: беззаботным его трудно назвать. Но в кругу семьи, в Мальмезоне, который оба любили больше, чем любой самый роскошный из парижских дворцов, он если и не был, то, по крайней мере, выглядел беззаботным. На бешеной скорости скакал на лошади по лужайкам и аллеям парка, увлечённо играл с детьми в жмурки.
Как его любили тогда! Он был героем Франции и другом Европы, побеждал в войнах, которые не сам развязывал, напротив, их ему навязывали, вынуждали проливать кровь. А он своими блистательными победами приводил эти войны к концу. Тогда он ещё не возомнил себя хозяином мира.
Тогда главным для него было благо Франции, восстановление её могущества, воссоздание порядка из хаоса революции. Высокие помыслы и идеалы руководили им. Он видел перед собой великую цель: прогресс человечества, благоденствие и процветание европейских народов. И он твёрдо следовал этой цели. Он верил: ему по силам любые свершения. Постепенно именно эта вера в себя, в своё великое предназначение заслонила возвышенную цель. Вера превратилась в самоуверенность, в конце концов погубившую страну, его самого и всех верных и дорогих ему людей. Нет, он не отказывался от своих идеалов осознанно. Просто какая-то сила увлекала его, заставляла уклониться от намеченного пути. И вместо благоденствия и процветания он привёл свою страну к поражению и позору.
Когда это началось? Может быть, когда ему со всех сторон кричали: «Непобедимый!» Может быть, когда никто не осмеливался ни словом возразить против любого его решения? Может быть, когда покушались на его жизнь, но смерть обходила его стороной, и он стал считать себя неуязвимым? Может быть, когда он, вознесённый революцией, решил эту революцию похоронить – возложить на себя императорскую корону? Трудно сказать.
Но вот когда появились внешние приметы конца республиканского «равенства», заметили многие. Поначалу это были мелочи, которым не придавали никакого значения. Хотя давно известно: именно с мелочей чаще всего и начинаются большие перемены. Первого консула уже не именовали гражданином Бонапартом, его день рождения (15 августа) был объявлен национальным праздником – начиналось то, что в России через полтора века назовут культом личности. Тогда такого словосочетания не было. Зато личность – была…