– Дело-то не в цвете, – протянул Голубков и смерил Плетнева взглядом, в котором можно было прочесть, какой он все-таки наивный человек.
– Ерунда какая-то, – отмахнулся Плетнев.
Голубков саркастически фыркнул.
– Эх, Плетнев!.. Вот скажи, ты видел, как лошадь серит?
– Отстань.
– Нет, ты скажи, скажи! Видел?
– Ну, допустим, – осторожно ответил Плетнев.
– Без допустим! Видел?
– Ну хорошо. Видел.
– А корова?
– Что “корова”?
– Тоже видел?
– Тоже.
– Говно у них разное?
– Разное.
– А почему?
Плетнев замялся.
– Вот видишь! – победно заключил лейтенант Голубков. – Сам даже в говне не разбираешься, а о таких вещах берешься судить!..
Плетнев по-доброму сунул ему кулак в пузо. Пусть все-таки не забывает, кто в каком звании.
Мимо них то и дело шмыгали какие-то мочалки в разноцветных спортивных костюмах, подробно облегавших все их выпуклости. Девиц гоняли по полю огромными табунами, они ловко строились в квадраты, каре, спирали, образовывали мозаичные панно… В общем, это был живой и нескончаемый соблазн – зеленый, синий, розовый и белый. Смазливые, длинноногие как на подбор… нет, не как, а вот именно что специально подобранные!.. Офицеры, наряженные в веселенькие курточки, унылыми столбами торчали у длинного поручня ограждения, отделявшего проход к трибунам от самих трибун, а они все время смеялись, хохотали, стреляли глазами, и от каждой веяло таким электричеством, что волосы на голове шевелились, будто в сильную грозу. В кровь выхлестывало явно избыточное количество адреналина.
Плетнев с первого дня этой службы стал замечать какую-то странную взвинченность как в себе, так и в товарищах по “Зениту”. Даже в командирах. К вечеру у всех буквально подкашивались ноги и нестерпимо хотелось нырнуть в ледяную воду… Прежние его сослуживцы тоже толклись здесь, в Лужниках. Вчера он встретил Аникина, они долго мяли друг друга, хохоча и хлопая по плечам…
Голубков крякнул.
Плетнев повернулся.
Одна из девок, поставив ногу в спортивной тапочке на ступень, изящно наклонилась, чтобы завязать шнурок.
Голубков негромко застонал. Потом сдавленно спросил:
– Слышь, а что там намалевано?
– Adidas, – прочел Плетнев надпись на ее курточке.
– Это что?
Плетнев пожал плечами.
– Наверное, название фирмы.
Девушка встрепенулась, обожгла их лукавым взглядом и легко побежала наверх. Судя по грациозности движений, она точно знала, что они смотрят вслед.
– А знаешь, – грустно сказал Голубков. – Мне батя говорил… Есть два вида мудаков – зимний и летний. Летний – который по улице идет и на каждую юбку оборачивается.
Он вздохнул.
– Ну?
– Что?
– А зимний?
– Зимний – который с улицы заходит и начинает с себя снег сшибать рукавицей. Хлоп, хлоп! Пыхтит, кряхтит, прямо заходится! Метель от него поднимается…
Плетнев рассмеялся.
В проходе показалась большая группа какого-то чиновного люда и журналистов. Репортеров выдавала фотоаппаратура. Иностранцы в целом легко узнавались по одежде и обуви – все в светлом, легком, спортивного покроя, в туфлях из мягкой кожи типа “мокасинов”. Кроме того, они выглядели значительно беззаботнее своих советских сопровождающих – должно быть, деятелей высокого ранга.
Сухощавый седой человек в темных очках внимательно осматривал трибуны. Гремела музыка, разноцветные щиты мелькали в руках солдат, и порожденный их слаженными усилиями спортсмен в белых трусах и алой майке делал три победных шага и рвал грудью ленточку финиша… Мультик повторился раза четыре.
Седой иностранец снял очки и, повернув голову к стоявшему рядом молодому человеку, задал несколько вопросов.
– Господин Ханссен спрашивает, не слишком ли утомительно для участников представления целыми днями сидеть на трибунах? – перевел молодой человек. В его русском чувствовался легкий акцент. – Обычно это делается сеансами по два-три часа с длительными перерывами на отдых…
– Почему же утомительно, – ответил солидный мужчина в темном костюме. В левой руке у него была папочка, в правой руке он держал платок, которым то и дело вытирал распаренное лицо и шею. – Погода, слава богу, теплая… люди все молодые… ничего, пусть не волнуется.
Выслушав ответ, господин Ханссен снова что-то спросил.
– А когда они будут кушать? Когда у них состоится обед? – осведомился молодой человек.
Вопреки ожиданиям, ответственный товарищ не выразил словами того, что было явственно написано на его физиономии, а именно – страстное желание увидеть, как господин Ханссен проваливается сквозь землю. Вместо того он замученно повозил платком по щекам и сказал:
– Да, да, они покушают… Они обязательно покушают… Они тут впеременку… одни кушают, значит, другие, стало быть, того… тренируются. Пусть господин Ханссен не переживает.
Господин Ханссен изумленно вскинул брови.
– Как же можно тренироваться посменно? Какой смысл? Тренироваться нужно всем вместе, иначе ничего не может получаться!..
Затравленно озираясь, человек с папочкой взял переводчика под руку и повлек его вперед.
– Скажите господину Ханссену, что принимаются все меры по…
Плетнев и Голубков переглянулись.
– Во как, – наставительно сказал Голубков. – Прямо впиявливается!.. Вот он, самый оскал-то.