Победитель

– Понимаешь, – продолжал Архипов начатую прежде речь. – Смотрю я на эту сучку и понимаю, что она кого угодно вокруг пальца обведет! Швед косится на меня, ухмыляется, по-своему лопочет, она по-шведски же и отвечает! Он здоровый такой бычара, высокий, блондин… она и так на него глянет, и этак… и по всему видно – из нее уже давно сок потек!.. Никакого достоинства! Вот позволь ей только – да она прямо тут же ноги перед иностранцем раздвинет! И выболтает все что знает!.. Короче говоря, ни хера не понимаю, только отдельные слова ловлю… пока вроде ничего опасного, но чую нутром – вот сейчас, сейчас уже сговариваться начнут!..

Он с отвращением вылил в рот остатки напитка:

– Вещь!.. Чего ждешь? Ставь стакан! Товарищ, ну-ка позвольте!

И отодвинул от автомата длинноволосого и одновременно лысого человека с надписью “Make love!” на обвисшей майке.

Плетнев подставил стакан. Зубов нажал кнопку.

Ш-ш-ш-шу!

– Чую – сговорятся! И пойдут прахом все мои усилия по обеспечению безопасности!.. Ну, я ее тогда р-р-раз! – за руку! Гражданка, говорю, ну-ка пройдемте! Что?! Куда?! А вот туда! Туда-сюда, иди сюда!.. В штаб! А через пятнадцать минут ее пинком отсюда – р-р-раз! Потом еще письмо в Университет накатают, что замечена в поведении, противоречащем высокому званию советского человека… вышибут ее оттуда к едрене-фене, и поделом!.. сучка такая!..

Легонько икнув, Архипов снова шагнул к водопойному механизму. За ним и Зубов. Оба они сильно потели. Плетнев присмотрелся. Белые рубашки на их спинах и боках принимали явно оранжевый оттенок…

– Ну? – нетерпеливо спросил Голубков.

Плетнев допил, облизал губы…

– Класс! Ну просто чистой воды апельсин!..

* * *

Наконец все это кончилось. В последний день Симонов выбил премиальные комплекты – три пачки американских сигарет “мультифильтр” в пластиковых пачках и несколько упаковок диковинной финской еды: кусочки колбасы в пластике, наперстки со сливками, игрушечные жестянки с паштетом…

Сигареты Плетнев отдал Голубкову. Голубков был в восторге.

Улетали ночью.

Шел дождь. Военный аэродром “Чкаловский” туманно мерцал синими огнями, и почему-то казалось, что не самолеты с него должны взлетать, а сам он вот-вот начнет, немного кренясь, подниматься к низким тучам, молочно освещенным отблесками прожекторов…

Поеживаясь, вереницей поднялись по трапу.

С последней ступени Плетнев оглянулся.

А потом тоже нырнул в люк.

Птицы небесные

“…Нет, Парфен Дормидонтович! – трескучей пулеметной очередью отстучал Бронников. – Партком не позволит вам топтать ростки нового!..”

Он замер с поднятыми над клавиатурой руками и прислушался.

Точно!.. Звонок повторился.

Бронников поспешно вышел в коридор, включил свет в прихожей и отпер дверь.

– Здрасте, – сказал чернявый малый в кепке, рабочей тужурке, с черным чемоданчиком в руке. – Двадцать шестая квартира?

– Двадцать шестая, – подтвердил Бронников. – Там же написано.

– Не верь глазам своим, – наставил чернявый. – Распишитесь.

И протянул какую-то бумажку.

– Что это? – опасливо спросил Бронников, убирая руки за спину.

– На телефон подавали заявление? Так расписывайтесь!

– Ах, вот в чем дело!- обрадованно и недоверчиво сказал Бронников. – Неужели?..

Не прошло и получаса, как мастер ловко провел от коробки на лестничной клетке розово-желтый проводок, в котором таинственно просвечивали металлические жилки, и повесил новый черный аппарат на стену в коридоре. Тут же набрал номер, буркнул кому-то, что в двадцать шестой поставлен, выложил на столик телефонную книжку, бестрепетно принял предложенный трояк, кивнул и удалился.

Закрыв дверь, Бронников тут же подошел к телефону, поднял трубку и послушал. Гудит! Руки чесались кому-нибудь позвонить. Набрал Никитин номер… никого. Прошел на кухню, постоял у плиты, размышляя, не поставить ли чайник. Снова вернулся к аппарату. Опять послушал – гудит!

В последнее время жизнь вообще складывалась довольно симпатично. Неделю назад соседка Алевтина Петровна уехала к племянницам в Ярославль – у обеих были дети, обе работали и просили ее пожить там, чтобы приглядеть за ребятней. Надо думать, уехала надолго… Уже неделю Бронников блаженствовал, то и дело бессознательно отмечая, что он в квартире один – один! – и нет у него никаких соседей – пусть даже и таких тихих и милых, как Алевтина Петровна… Никого – хоть на голове ходи! Царь царем, сам себе хозяин!.. А тут вдобавок – бац! как с куста! – телефон!..

Он еще не успел допережить свою радость, как вздрогнул от пронзительного железного дребезга – аппарат зазвонил!

Несколько секунд Бронников смотрел на него в растерянности, потом заполошно схватился.

– Алло! Алло! Да!..

– Будьте добры Германа Алексеевича, – сказал мелодичный женский голос.

В первое мгновение он не оценил все невероятие происходящего, поэтому только обыденно удивился:

– Германа Алексеевича? Это я… я слушаю.

– Герман Алексеевич, вы к трем часам сможете приехать?

– Куда приехать? – спросил Бронников.

– В Союз писателей, – пояснила женщина. – У Василия Дмитрича к вам какие-то вопросы.

– У Василия Дмитрича? А кто это?