Победитель. Апология

— В то время он еще не знал о ее смерти.

Разумеется, ты не прислушивался, о чем говорят мать с дочерью, не до того было, но вдруг уловил слова, которые заставили тебя остановиться.

— Сегодня умерла одна. Вчера положили, а сегодня умерла.

— Молодая? — спросила мать.

— Тридцать восемь лет. В музыкальной школе преподавала. У нас в палате женщина лежит — ее сын у нее учился.

В отличие от своей тетушки ты не очень-то сведущ в процессуальных тонкостях, но сдается тебе, что стороны имеют право задавать вопросы сидя.

— Когда вы узнали о причине смерти?

Каверзный вопрос — ты чувствуешь это, но ты поклялся говорить правду.

— Утром следующего дня. — Тебе нечего опасаться.

— А между тем посетительница не могла не спросить у той, которая лежала: от чего? Этот вопрос неизменен, он следует всегда, когда кто-то сообщает о чьей-либо смерти. Вы же не услышали его. И равно не услышали ответа. Почему?

Ноги продолжали двигаться, неся тебя по вестибюлю, но в ушах стоял, вспыхнув, гул, и ты уже не слышал, о чем дальше говорили на своей скамейке мать с дочерью. Умерла… Умерла… Дойдя до окна с серыми стеклами (жужжала и билась осенняя муха), ты остановился, а не повернулся и не пошел назад, как делал это, наверное, уже десяток раз в ожидании нянечки, с которой можно было б передать записку и гостинцы. Остановился, постоял так, а затем осторожными шагами направился к выходу. В этот момент дверь распахнулась, и чинно вошел высокий, надменного вида мужчина.

— Надменного? Уж не потому ли он показался вам надменным, что невольно задержал вас в дверях, вы же спешили поскорей выбраться наружу? Поскорей и потише… Случаем, не на цыпочках ли шли вы?

Клевета! У тебя есть свидетели, которые подтвердят, что никакого страха в тот вечер ты не испытывал. Не угодно ли пригласить?

Ты нечасто теряешь аппетит, но тут это произошло. Однако, не говоря ни слова, сел за стол. Исправно подносил ко рту какие-то кушанья, исправно жевал и глотал, а Натали в алом халате сидела напротив и неотрывно на тебя смотрела. Невмоготу становилось тебе от этого ее взгляда, но ты сдерживал себя, только пережевывал уже не так тщательно, чтобы скорей покончить с этим.

— Выходит, вы заподозрили что-то?

— Я? — удивляется свидетельница. — Ровным счетом ничего. Мой муж — творческий человек и иногда замыкается в себе. Я смотрела на него, чтобы понять, удалась ли на этот раз кефаль по-гречески. Он любит эту рыбу, и не жареную, а именно по-гречески, со специями, в прозрачном соку и с дольками лимона. За чаем, а он выпил одну за одной три чашки, я спросила, как тебе сегодня кефаль, не слишком ли остра. Он ответил, что кефаль была превосходной. Мой муж знает толк в рыбе.

— Иными словами, он любит вкусно поесть?

— А почему бы и нет? Сейчас не голод, так что человек вправе позволить себе некоторую разборчивость в еде.

Пауза, как сказал бы Кнут Гамсун, только тихо вздыхают за столом с гнутыми ножками. Ты понимаешь, что означает это: было время, когда Кеша Мальгинов довольствовался чаем с акацией.

— А возвращаясь домой, продолжал чаепитие с немецким шоколадом.

Старая женщина обескуражена этой репликой, оба ее глаза, и живой и мертвый, беспомощно моргают.

— Я не знала… И это было так давно. Ему было семь лет.

— Девять.

— Ну все равно… Что он понимал тогда! Да и потом, это не имеет отношения к делу.

— Все ко всему имеет отношение.

Недурно! Зал по достоинству оценивает античную красоту этой реплики. А обвинитель между тем уточняет у свидетельницы в янтарных бусах:

— Так вы утверждаете, что вечером двадцать шестого октября он не испытывал страха?

— Абсолютно!

— Может ли еще кто-либо подтвердить это?

Может! В просторный зал под стеклянным куполом с витражами робко входит лопоухий подросток.

Безнадежно испорченных негативов почти не бывает, искусным и терпеливым позитивным процессом можно многое исправить, и ты показывал — как, а Летучая Мышь и другие ребята внимательно следили. Свет, кадрирование, поиски оптимального размера отпечатка, варианты с бумагой и проявителем, ибо гидрохинон дает совсем другой эффект, нежели метол, — всю эту работу ты проводил самолично, хотя в обычные дни ограничивался словесными указаниями. А тут — самолично. Выйдя из больницы (и уж во всяком случае, не на цыпочках!), некоторое время колесил по городу, потом вспомнил, что у тебя сегодня занятие со студийцами, и поспешил туда — обрадовался и поспешил, и все в этот вечер делал сам, а ребята жадно глядели. Пора было расходиться, уборщица раз или два заглянула к вам, а ты все возился, хотя дома тебя ждала кефаль по-гречески, приготовленная великолепно.