Победитель. Апология

Диктор страдает, но пьет. Ты медлишь. Тебе видится, как сырые губы пенсионера-живописца припали к рюмке — той самой, что сейчас в руке у тебя.

— Я рад, что мы вместе сегодня. — Еще больше папа рад, что водка наконец там, внутри, и можно перевести дух. — Что бы ни случилось, бывают дни, когда люди должны быть вместе.

Глубоко и поучительно. Внимаешь, забыв о рюмке. Папа несколько опоздал на торжество, но так уж получилось — он чистосердечно раскаивается в этом.

Гмыкаешь. С суровым вопросом глядит на тебя братец: что означает сей звук? Ничего. Лично ты прощаешь отцу его опоздание.

— Прямо ведь с озера. — Невинно ухмыляешься.

Диктор не оспаривает. Диктор подробно объясняет технологию подледного лова. Она такова, эта технология, что при всей пылкости отцовских чувств он никак не мог освободиться раньше. Нежно глядишь на свежевыбритые щеки. Мерещится, или вправду различаешь запах одеколона?

Братец не спускает с тебя глаз. Что примечательного отыскал он в твоей распахнутой физиономии? Весело взглядываешь на него. Розовые прожилки на белках глаз. Под бородой скулы напряглись. Отворачиваешься. Да-да, папа, продолжай, я слушаю тебя. Это чрезвычайно занимательно — подледный лов. Или ты уже не о лове, а об узах, что неразрывно связывают отцов и детей? Это тоже интересно. Самый раз на стихи перейти.

Руку протягивает братец к твоей рюмке.

— Дай.

Папа, осекшись на полуслове, вникает в сцену. Этот ракурс семейных уз не очень понятен ему. Ничего, папа, сейчас поймешь. Послушно разжимаешь пальцы. Рюмка перекочевывает на стол — очень осторожно, не потеряв ни капли.

— Бог дал, бог взял. — Ты настроен теологически.

— Зачем? — недоумевает папа. — Он ведь не выпил.

Добрый, добрый человек диктор областного радио! Теперь уже ты явственно различаешь запах одеколона.

— Не надо, чтобы он пил.

Поблагодари: брат заботится о тебе. А на тон не обращай внимания: человеку трудно сейчас. «Нет, Андрей… Как всегда, ты думаешь только о себе».

— Почему — не надо? — Не спеши, папа. Наберись терпения — это чуть посложнее подледного лова.

— Ему вредно пить. Он должен беречь свое здоровье.

— Но сегодня такой день.

Ах, папа! «Летит, летит!» — Вскинутое в небо счастливое лицо. Ветер гриву треплет, тогда еще не тронутую сединой. И хвост змея треплет. Ты наивный человек, папа.

— Ему всегда вредно.

Признательно улыбаешься. Именинник намерен сказать еще что-то? Если нет, ты удалишься в комнату. У отца с сыном, надо думать, найдется, о чем поговорить.

Намерен.

— Неужели тебе не страшно?

«Поля тебя тоже любит. Она всегда спрашивает о тебе. Просто она стесняется тебя. И Осин… к тебе с уважением относится». А еще мама. Она тоже относится к тебе с уважением и даже убирает в холодильник кефир, ибо вундеркинд терпеть не может теплого кефира.

— Тебя интересует, страшно ли мне. — «Какой я подонок! Но я убежал, потому что у меня пошла кровь. Я ничего не видел. Физически ты смел, не спорю, но, может быть, это не смелость». — Однажды ты сам ответил на этот вопрос. Ты сказал, что недостаток фантазии лишает меня радости страха. Помнится, тогда у тебя шла кровь носом.

— Какая кровь? Андрей! Станислав! О чем вы? Вы зачем собрались тут?

— Есть судак, — выдвигаешь гипотезу.

— Извини, отец. Он хочет унизить меня. — Невинен и мудр. — Я не об этом страхе говорю. — Сигареты в руках.

— О страхе одиночества. — Расхлябанно улыбаешься. Какая буйная музыка гремит в комнате!

«Спасибо, Станислав Максимович. Спасибо! Когда-нибудь вы поймете, за что я благодарна вам».

Братец не глядит на тебя. Братец охлопывает карманы брюк, осматривается. Напрасно! — спички отсутствуют в ультрасовременной кухне тетки Тамары. Электрозажигалка для газа. Потрещав, пока вспыхнуло, прикуривает от конфорки. Запах паленого.

— Идите-идите! Через полчаса горячая закуска будет подана. Конечно, это будет не фискеболлар — Станислав пробовал, он знает, что такое фискеболлар, — но все же, думаю, гости останутся довольны.

Папа-миротворец. Рыбья чешуя прилипла к гладкой щеке.

— Не волнуйся, отец, все хорошо. — Опаленные брови. — Я покурю здесь.

Как тщательно выбрито лицо диктора!

— Чешуя. — И, показав глазами, неторопливо удаляешься.

«Неужели тебе не страшно?»

«Большое спасибо! Я рада, что не ошиблась в вас. Как это важно, что человек, на которого возлагал надежды, не подвел тебя! Большое вам спасибо».

Супруга с полиглотом танцует. Вера — в одиночестве, у бара, в задумчивой руке — бокал. В окно глядит, а там, за черным стеклом, парит комната. Вам не страшно, Вера?

Что-то мягкое у ног. Джоник.

— Где Андрей? — спрашивает совсем рядом тетка Тамара. Седая аккуратная голова высоко поднята, но это не помогает: все равно заметны морщинки на шее. Тебе не страшно, тетка Тамара?

— Андрей на кухне. Фискеболлар стряпает.

Тетя вольтеровски улыбается. Очень, очень тонко, Станислав. Большинство, конечно, не оценили б, но я понимаю тебя с полуслова. Ты умница, племянник.

Художник Тарыгин гневно жестикулирует. Приближаешься.