Озадаченный шпильман почесал затылок:
— Ты чего-нибудь понял, пан рыцарь?
— Признаться, немного, — ответил Годимир. — Ты пока крупу доставай, а то голодными спать ляжем…
— Уже достал. Держи.
Рыцарь высыпал три полных пригоршни крупного пшена в бурлящую воду, бросил соли, помешал ложкой.
— Ну, так что, Олешек, ты сказать хотел про знакомцев наших?
— Да я просто не пойму — или я такой дурень, или у стражника этого, у Чэся, котелок набекрень?
— Это ты насчет внуков?
— Ну да! Вот пришиби меня гром на этом самом месте, но не похож Пархим на человека, у которого взрослые дети могут быть. Не говоря уже о внуках.
— Это верно, — согласился Годимир.
— О! Так, может, это сын того Пархима, которого стражник знает? У кметей в Заречье это запросто. Отец Пархим и сын Пархим, внук тоже Пархим… Похоже, жадничают они на имена. Или попросту ленятся новые придумывать.
— А ты спроси его. Когда облегчится, само собой…
— А чего я? Сам спрашивай, пан рыцарь, коли интересно.
— Я его лучше спрошу, есть сала кусок в запасе или нет? Эту кашу да салом бы заправить, да лучку зеленого…
— Ох, да ты точно поэт!
— Скажешь тоже, — смутился рыцарь. — Просто я иногда думаю, что если покалечусь в каком-нибудь сражении, не пропаду. Корчму куплю и буду гостей кормить-поить.
— А назовешь ее…
— А назову ее «У дракона». Вот тут не худо бы и голову драконью над входом прибить.
— Ты опять за свое? Ну, нет драконов на свете, нет!
— Не веришь, не ищи. Что ты за мной тогда едешь?
— А вот для того и еду, чтоб поглядеть, как ты опростоволосишься, пан рыцарь. Не найдешь ты дракона.
— Здесь не найду, в другие края искать поеду. В Пологие горы, к твоему Мариенбергу поближе…
— Еще чего удумал! Там уж точно ничего не сыщешь!
— Тогда на юг. За Усожу, в степи кочевничьи, в самую Басурмань.
— Эх, пан рыцарь, пан рыцарь… Жаль мне тебя. Пропадешь ни за грош. И что это тебя так дракон беспокоит? Неужели только из гордости да тщеславия? — Олешек глянул над пламенем костра прямо в глаза словинцу, склонил голову на бок, ожидая ответа.
— Нет, конечно, — подумав, сказал Годимир. — Из тщеславия вон шатры у моста разбивают. А потом трофеи в кучу складывают да хвастают у камина зимой — вот этого рыцаря я тогда-то победил, а этого тогда… А я хочу…
Он не договорил. Махнул рукой и принялся ожесточенно мешать кашу. Словно колдовское зелье. И посолонь, и противосолонь.
— Так что ты хочешь? — напомнил Олешек. — Скажи.
— Дракон — это зло.
— Да?
— Точно.
— Ну, не знаю… — задумался музыкант. — А почему?
Тут вернулся Пархим. Взъерошенный, в сбитой на затылок шапке.
— С облегченьицем! — поприветствовал его Олешек. — Друзья твои приходили. В гости звали.
— Какие такие друзья, сладкая бузина?
— Чэсь из Островца. Знаешь такого?
Горшечник пожал плечами. Жест его можно было истолковать по-всякому. И «да, знаю», и «а кто это такой». Во всяком случае, не похоже, чтобы заречанин хотел все бросить и мчаться поболтать со стражником за жбанчиком пива.
Ну, нет так нет, решил Годимир. Мало ли у кого какое желание или нежелание? Гораздо больше его заинтересовал кусок сала, завернутый в чистую холстину, вытащенный Пархимом из-под сиденья возницы на передке. Что ж за каша без сала? Ни вкуса, ни сытности.
Поужинали быстро и улеглись.
Горшечник захрапел сразу. Шпильман еще долго дергал струны, напевал, пообещал сложить балладу в честь сваренной рыцарем каши. Ибо подобное произведение изящных искусств заслуживает восхищения и всяческого поклонения. Потом спел про рыцаря-несчастье, отложил цистру и уснул.
К Годимиру сон не шел долго.
Он лежал, рассматривал звездное небо. Грустил, вспоминая прекрасные глаза Марлены из Стрешина. Беседы, которые велись при дворе воеводы Стрешинского, турниры красноречия и состязания певцов. Подумаешь, баллада о каше! Я и сам запросто сочиню, не дожидаясь заносчивого шпильмана. И получится гораздо лучше, чем у того. Играть на цистре он, конечно, мастер, ничего не попишешь, а вот со стихами мы еще потягаемся. Хотя и с инструментом, будет время, тоже разберемся. Если один человек что-то умеет хорошо, почему другой при должном старании не может тому же выучиться? Старании и усердии. А уж усердия, Годимир знал это совершенно точно, ему не занимать. Еще вопрос, будет ли так прилежно Олешек постигать науку обращения с мечом? Неизвестно. Да и вообще, зачем шпильману уметь с оружием управляться? Глупости да и только! Поглядим для начала — сумеет ли он удержать меч как положено. Может, тот наемник, что показал ему несколько стоек и ударов, только испортил руку мариенбержцу? Ведь, как известно, переучиваться гораздо труднее, чем учиться с самого начала.
Кричали козодои, птицы ночные, ширококлювые и потому уродливые. Был бы козодой величиной хотя бы с орла, страшнее птицы не сыскать. Хуже кикиморы…