Победитель Хвостика

Плохо ли, хорошо ли, но семестр прошел, настала сессия. Бобриска день и ночь талдычила-талдычила слова эти нерусские — не лезут они в голову, хоть ты лопни. Плюнула в сердцах, взяла кабанью ногу и пошла на экзамены. Профессоры ногу брать стесняются, крас­неют, но в книжке подписываются закорючками.

И вот зимой поехала Бобриска на побывку обратно в Коровяк. От станции до райцентра автобусом, по­том по большаку пешком, затем на лыжах, оленьим мехом подбитых, через гать замороженную и снеговые поля добралась Бобриска уже затемно до родной избы и мешок с кабаньей ногой доволокла. Под собачий брех поднялась на крыльцо, постучала. «Кто?» — услыша­ла за дверью председателев голос и пискнула в ответ: «Свои!» — «Свои в такую погоду дома сидят!» Долго ей открывать не хотели, окоченела Бобриска, едва не окочурилась. Но вот распахнулась дверь, и председа­тель Дегтярев зажег фонарь.

Провели Бобриску в горницу, мешок под лавку захо-вали, ватник и чоботы на печь сушиться положи­ли. Сразу и баньку топить начали, и чугунок со щами па стол. Токо тревожно у Бобриски на сердце. «А дед-ко-то где схоронился?..» — спрашивает. Помрачнел председатель, голову уронил, отвернулся. «Нету дед­Ku...>> — говорит.

...На могилу ему посадила Бобриска куст карто­фельный, самый лучший, клубни как на подбор, меньше кулака нету. Первый опыт Бобриски... И хоть бы тра­винка сорная рядом!

«Дедушкина» — так сорт называется.

Конец сельскохозяйственного рассказа про Бобриску

—   Да, действительно...— задумчиво произнес Вну­ков первым.

—   Ваш рассказ просто всю мою жизнь перевер­нул, — добавил Ричард, еще точно не определив, не издевались ли над ним, приглашая на прослушива­ние всякой ереси.

—   Мне такой откровенной лести не надо, — с до­стоинством сказал Барабанов, сделав ударение на слове «откровенной».

—   Имеются ли иные оценки? — сурово спросил Николай.

—   Э-э, брат Николай... — закряхтел Свинья.— Здесь нас с тобой как творцов не оценят... Да и мнение-то их, по совести говоря, выеденного яйца не стоит..

—   Почему это наше мнение не стоит выеденного яйца? — обиделся Витька.

—   Ну, ладно, — согласился Свинья. — Пусть ва­ше мнение стоит выеденного яйца, если для тебя, Витька, это так важно.

—   Нет, ты уж объясни, почему ты льешь на нас потоки отборной грязи? — завелся Витька.

- Ох, Витька, давай не будем об этом, — просто­нал Свинья. — Ведь за красивые глаза не бросают в лицо железные стихи, облитые горечью и злостью.

- Может, кто и бросает за красивые глаза,— въедался Витька.— Мир дураков богат и разнообразен.

- Ну, Витька, если конкретно в твоем случае разбираться, то ты сам-то не пробуй, а вон Мазу попроси подумать, мог ли я сказать о тебе чего за красивые глаза? Нет, конечно же, хотя бы по при­чине отсутствия таковых.

— Это, Свинья, у тебя глаз нету, а у меня-то есть!..

- Да, Витька, ты прав. У тебя глаза есть. У тебя глаза большие, водянисто-голубые, выпученные и близко-близко у носа — так, что ты ими обоими можешь спокойно смотреть в подзорную трубу, а в ближайшем будущем они у тебя сольются на переносице в один, и ты превратишься в циклопа.

Пузан обомлел.

- А ты!.. — задыхаясь, выдавил он. — А ты просто урод!.. У тебя!.. У тебя отвратительные бело­брысые волосы!.. И зубы маленькие и редкие, так что, когда ты закрываешь рот, чего ты делаешь Крайне неохотно, они входят друг между другом, как у «молнии»!..