Опершись на оконный карниз, Хуняди лихорадочно, расширенными глазами глядел на этот разлив, слушал звонкие слова, голова у него кружилась… и вдруг из широкой груди его, из глубины души вырвался крик:
— Вы и есть родная страна! Вы, народ! Вы истинные защитники веры! Да пребудет с вами милость божия и благословение!
Юный Секеи в испуге смотрел на него: может, ум у него повредился, либо к смерти готовится и бредит в горячечном беспамятстве? Сердце оруженосца зашлось от страха, рот искривился в плаче, ноги, готовые бежать, онемели, и он, не в силах шевельнуться, молча глядел на своего повелителя. А Хуняди — словно выкрикнув эти слова, освободился от неведомого тяжкого груза, — повернулся и медленным, но ровным шагом, без всякой помощи вернулся к своему ложу и лёг.
Со двора все еще доносился шум прощания крестоносцев, порой он утихал, и казалось, вот-вот прекратится, затем снова усиливался. Прислушиваясь к ритмичному чередованию затишья с буйным шумом, они и не заметили, как дверь опочивальни отворилась и вошел какой-то священник, должно быть Янош Капистрано. Но когда священник приблизился, стало ясно, что это не Капистрано, — вошедший был повыше, шире в плечах, и борода не закрывала его щек. Он прошел прямо в угол, где лежал Хуняди, и остановился перед ним со склоненной головой, словно молился.
— Узнал ли ты меня, господин генеральный военачальник? — тихо спросил он после недолгой паузы.
Хуняди с трудом, напрягая силы, приподнялся, видимо стараясь проникнуть лихорадочным взглядом сквозь мрак. Он смотрел на знакомое лицо, но тщетно рылся в смутных воспоминаниях, пытаясь отыскать за ним имя.
— Твоя милость еще помнит ли священника Балажа?
— Отец Балаж! — со вздохом, тихо произнес Хуняди, будто очнувшись.
Наступила короткая тишина, потом снова заговорил священник:
— Я возвращаюсь домой с крестоносцами, которых привел сюда… Хотел проститься с твоей милостью и еще — испросить прощения за прежние свои речи.
Хуняди, словно не слыша, долго смотрел на позабытое лицо, потом медленно проронил:
— Отец Балаж… все же довелось нам встретиться…
Затем, будто осененный внезапной мыслью, торопливо сказал:
— Речей твоих, за которые прощенья просить хочешь, не помню. И не поминай мне о том. Приклони-ка лучше ухо, хочу тебе исповедоваться!
Пораженный и изумленный, священник смотрел на него.
— Ежели я повторю те прежние, тобой забытые речи, ты не станешь мне исповедоваться. Мы с тобой разное за истину почитаем…
— Разное? Да ведь ты пришел помочь моей вере. Родной стране помочь. Мне на помощь явился. Сперва ушел, но потом вернулся ко мне…
— Я ушел, господин Янош, но ушел один. Я вернулся, но вернулся с крепостными. И ныне с ними же пойду дальше…
Хуняди помолчал немного, потом тихо, очень тихо сказал:
— Иди с ними, отец Балаж, и всегда будь с ними. Но сперва прими мою исповедь…
Священник рухнул перед ним на колени и низко склонил голову. Может быть, он молился, а может быть, плакал.
Примечания
Стр. 16.
Стр. 18.
Стр. 21.
Стр. 22.
Стр. 23.