Победителей не судят

Еще ужасней оказалась попытка пробиться к Чемульпо — броненосцы вице-адмирала Матусевича встретили японские колонны еще на подходе чудовищными взрывами 12-ти дюймовых снарядов. Так что когда погибли самые отчаянные самураи, призывавшие драться до конца, нестойкие духом воины начали сдаваться русским в плен, видя в граненых штыках спасение от лютой ярости корейцев…

— Новые трехдюймовые пушки можно называть «косой смерти», барон. Теперь любая атака на подготовленную оборону не сулит ничего хорошего, кроме кровавой бойни!

Фок повернулся к Штакельбергу, который с нордическим спокойствием взирал на ужасающую картину недавнего боя. Тела убитых японцев лежали грудами — как шли колонной, так и полегли в строю, не успев разбежаться в стороны. Или сил уже просто не осталось у совершенно заморенных долгими переходами солдат.

— Да, этот так, ваше величество, полностью согласен. Если массировать артиллерию, и иметь с избытком шрапнели и гранат, а также побольше пулеметов, то полку пехоты можно отразить атаку целого корпуса без серьезных потерь. Вы правы — война стала иной!

Абсолютно флегматично отозвался Георгий Карлович, давно обращавшийся к Фоку по обретенному титулу. Александр Викторович поначалу думал, что здесь прячется утонченная издевка, но все оказалось гораздо серьезнее. Это был своего рода протест против «засилья» великих князей на командных постах в русской армии. А тут свой «брат, генерал, в монархи уже выбился, и стал по статусу как бы повыше Романовых. Вот и демонстрировали по каждому случаю свое настоящее отношение, причем совершенно по воинскому уставу.

Да, сам Фок генерал на русской службе, но раз монархом его признал собственный император, то по титулу обращение в русской армии общепринято. Графу всегда скажут не «господин полковник», а «ваше сиятельство», а наместника назовут не «его высокопревосходительство», а «его императорское высочество».

— Там погиб командующий 2-й японской армией генерал Оку — попал под шрапнель, когда вел солдат в атаку. Здесь полегла почти вся его армия, ваше величество, лишь немногие прорвались следом за гвардией из окружения. Говорят, и сам маршал Ойяма уцелел, старика унесли на руках, чтобы он продолжил вести войну…

— Вот это вряд ли, барон — двух армий из трех нет, прорвалось на юг на соединение с Нодзу тысяч сорок пять, не больше — остальные погибли, тысяч двадцать сдалось в плен. Вот и все — война фактически японцами проиграна, но нам настоятельно нужно дать еще один урок, чтобы самураи склонились к быстрому заключению мира…

— Тогда следует наступать на Пусан, и бить их в преследовании!

— Вот вы и начнете, барон, а казаки вам в помощь. Помните завет Суворова — недорубленный лес вырастает!

Глава 41

— Ваше высокопревосходительство, приняли радиограмму от «Урала»! Ее передали из Порт-Артура — телеграмма из столицы!

— Давайте, — Алексеев протянул руку и взял в руки листок бумаги, развернул его. И выругался длинной тирадой, поминая всех кого только можно было — а таких набралось много!

Новость его ошарашила — вчера вечером государь-император Николай Александрович неожиданно для всех скончался в самом расцвете сил. И, судя по всему, то могло быть отравление — ведь никакими сердечными хворостями самодержец не страдал.

Алексеев покосился взглядом на командира «Алмаза» Чагина — в глаза первыми попались императорские вензеля, точно такие же, какие он сам носил на своих погонах, вместе с аксельбантами генерал-адъютанта. И натянул на лицо каменное выражение — пока никто не должен узнать о столь потрясающем событии кроме великих князей Владимира Александровича и Николая Николаевича Младшего, и, понятное дело, генерала Фока, что стал самым натуральным «его величеством». Пока признанным вот уже покойным самодержцем, пока живущей старой стервой Цыси и корейским ваном Коджоном, марионеточным королем, что до недавнего времени находился в полной власти японских оккупантов.

Приятель оказался вторым «богдо-ханом», то есть «святейшим государем», которого на русский манер еще с 17 века, с «Албазинской осады», именовали богдыханом, или «богдойским царем». Так что и сейчас государь Николай Александрович признал за ним «царское величие», так как «императором» с точки зрения европейских правителей и дипломатов он не являлся. Императрицей пока формально все признавали только Цыси, что правила огромной Поднебесной, да еще с ней японского микадо Муцухито, «императора Мейдзи», «божественного Тенно».