Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА III

— Подержаться, говорите? — поглядев в мечтательную даль, грузно выдохнул из себя высказывание Елпидифор и с размаху погладил себя ладонью по загривку. — Вектор, значится, требуете? Эхе-хе-хе-хе-хе-хе! Я бы и сам рад за этот выпуклый вектор обеими ручищами ухватиться. Вектор!.. Прямо так подмял бы его под себя и целые сутки сотрясал бы его в различных позициях. Да все дело в том, что фигура эта геометрическая, пропорция эта необъятная, смысл жизни, можно прямо так сказать, открытый мной вот буквально на днях, находится сию минуту в неизвестном месте и в неопределенном состоянии, то есть, другими словами, в лапах у бессовестной склочницы Ягини. И как эту фигуру обратно у ведьмы приобрести и доставить домой в целости и невинности для розыгрыша с ней свадьбы, ума не приложу.

Заблудшие людоеды внимательно переглянулись между собой, тупо похлопали веками и остались в недоразумении по поводу того, на что, в общем и целом, жаловался Елпидифор.

— Учитель, — обратился к нему Мелево, — объясни нам, бестолочам, что ты имеешь в виду под этой красивой притчей о векторе? Уж больно твои эзотерические схемы, с философской точки зрения, своеобычны и идейно чисты. Их бы на какую-нибудь знакомую азбуку перевести, чтобы значение твоей болтовни донеслось до наших извилин.

— Азбуку, говоришь? — оттопырив в сторону левую бровь, молвил лесничий. — Азбука тут простая: полюбил я, братцы, барышню одну так крепко, что за единственное мгновенье, проведенное в окружении ее объятий, готов расстаться со всеми своими лучшими грядущими реинкарнациями вместе с получающейся в сумме всяких там благотворительных эскапад душевно-оздоровительной кармой.

— Ты что, Учитель, — заверещал вне себя от осатанелой экзальтации Мелево, — совсем с катушек слетел? Мы с Копушей наивно ожидали, что ты нам какую-никакую скрытую от научной аналитической слежки общечеловеческую истину покажешь или обнажишь перед нами свой весомый и зримый смысл жития, а ты нам заместо глобальной картины признаешься в жалких бабских поползновениях? Какой же ты Учитель после этого, расколошмать тебя сифилис с трихомонадами?! Ты, неукротимый борец с любой приключенческой невидалью, избитый образец для воспевания в пародиях, столько бандитских национальностей положил, столько сорняков из нивы коррумпированной канцелярской демографии с корнем выдрал — и бряк! — утонул рылом в плаксивой буферной мякине?!

— Ты еще поговори мне тут глупостей, обалдуй дикарский, — одернул его выпад славный Елпидифор. — Ишь какой сексопатолог выискался! Коли не видел никогда куколки редких размеров именем Архицель, на, раскрой челюсти и полюбуйся на недюжинное буйство плоти.

И с этими словами лесничий достал из портянки пахнущий незабудками портрет любезной раскрасавицы и протянул его ошалелым воскресителям в руки. Раздосадованные было каннибалы нехотя подхватили портфолио девчушки, поднесли его к носам, да и разом непечатно ахнули.

— Э-вона, Мелево, ты погляди, какая у гражданки критическая масса из-под лифа выпирает? — зарегистрировал очевидное, но невероятное Копуша. — А какое напряжение выдерживает ее обтягивающая юбочка, маманя моя! Неужели такое произрастает на нашей никудышной планете?!

— Н-да, — с испугом глядя на собственную ширинку, подтвердил Мелево, — теперь мне ясно, что скрывалось под твоим эзоповым понятием «вектор». Ох, Учитель, какое у него, однако, мучительное вертикальное направление! Как бы его беспощадная железная напористость не зашвырнула меня отсюда прямо в женский монастырь.

— И меня вектор одолевает, — обнялся с деревом Копуша. — Ты, лесничий, в следующий раз предупреждай, какого рода натюрморт собираешься представить, а то от эдаких передряг вмиг останешься без покоя.

— Ничего, ничего, вдругорядь будете знать, как осмеивать самый грандиозный на свете стимул. Пускай это жестокое испытание научит вас правильно взвешивать реальность, потому что сильное влечение к противоположности — есть один из коренных законодательных актов космического быта. И знайте также, что сие надземное притяжение, терминологически называемое эросом, находится в прямой пропорции по отношению к поисковой работе философов, или, объясняясь сжатыми поговорками: чем больше потенция, тем глубже экзистенция. Аминь.

— Да уж, это точно, — подхватил его проповеднический похабный афоризм Мелево. — Если у твоей зазнобы снаружи такая крутая гористость, то могу себе представить, какая у нее внутри обрывистая впадина.

— Е-мое, — все никак не отпускало несчастного Копушу от дерева половое тяготение, — уберите от меня это произведение генетики, а не то со мной вот-вот произойдет физиологическая неисправность.

— Ладно, так и быть, — пощадил проникнутых людоедов милосердный Елпидифор, спрятав обратно в сапог свою веселую картинку, — я и сам уже на ногах едва стою, эстетические оргазмы на меня так и накатывают отовсюду. О господи, одно убийственное удовольствие смотреть на эту эмблему вожделения!