Победное отчаянье. Собрание сочинений [3]

Язык поэмы весьма груб, стих порой просто неуклюж, многие обороты речи звучат нарочито и искусственно; есть и неудачные словообразования, как, например: «оконтрастить», что – ужасно безвкусно и, главное, неуместно в поэме такого характера. Любителям «сладких звуков и молитв» от Несмелова тоже нечем поживиться: некоторые строфы поэмы – сплошная какафония… Но, с другой стороны, верно и то, что поэму Несмелова не представляешь в ином виде: она живет только такой, как она есть, и, может быть, совсем исчезнет, если ее подчинить да подшлифовать.

Небезынтересно проследить формальные влияния, из которых складывается своеобразное поэтическое мастерство Несмелова. Прежде всего, поэма Несмелова – «лирический фельетон». Эту форму рьяно пропагандировали футуристы в период создания Лефа как лучшее средство оформления гражданских тем. Словом, с внешней стороны она соткана из советских влияний. Отсюда – масса прозаизмов, отсюда – установка на разговорную речь, и только – местами песенный лад да свобода в обращении с синтаксисом заставляют вспомнить о Цветаевой.

Но содержание поэмы – наше эмигрантское. В ее основу положена газетная заметка. Несколько кадет, раздобыв крошечный парусно-моторный бот «Рязань», решили плыть на нем в Америку. Капитаном судна был избран случайно встреченный в порту боцман. Судно благополучно прибыло к берегам Сев. Америки, установив рекорд наименьшего тоннажа для трансокеанского рейса… Эту незатейливую тему Несмелову удалось почувствовать остро лирически. «Страшные годы России», Россию закрутила метель, и мальчиков-кадет эта метель застает на школьной скамье. Не доучены алгебра и геометрия, – «можно ль учиться, когда надтреснут старый уклад и метель в дыру», и – вот: «Русский от голода и от страха прет бесшабашно на рожон». Но автор – в лирических отступлениях поэмы – не предается печали о надтреснутом старом укладе, о брошенной школе. Перед кадетиками – иная, более совершенная школа – жизнь. Говорят, что в некоторых местах Сибири новорожденного ребенка вываливают в снегу: выживет – будет здоров, как бык, не выживет – стало быть, не судьба. В этом-то «выживет – не выживет», в преклонении перед жизненной силой человека обретает Несмелов свой весьма несложный, но подлинный пафос. Без крещения метелью, без вываливанья в снегу для Несмелова невозможен подлинный человек: или смерть – не выживет, или жизнь – выживет, но не нечто среднее – вялое прозябание… Этот пафос мужества иногда захлестывает, и кажется, что сам надышался свежего морозного ветра, нахлебался соленой холодной воды. Некоторые строфы звучат особенно страстно и выразительно и сформируют не одно юношеское сердце. Например:

Хмуро дичая от понужая,

Бурым становишься, как медведь.

Здесь обрастешь бородой, мужая,

Или истаешь, чтоб умереть.

В плен ли достанешься, на коленках

Не поползешь: не такая стать.

Сами умели поставить к стенке,

Значит, сумеют и сами стать.

Бодростью, жизненной силой веет и от песенки кадет, постепенно продвигающихся вперед «через океан», написанной веселым хореем, к которому вообще пристрастен Несмелов.

Несмотря на основной бодрый тон, сквозят там и сям в поэме скорбные нотки. И не случайно в восторженное заключение поэмы вкраплены следующие строчки:

Мы – лишь тема, милая поэту,

Мы – лишь след на тающем снегу.

Это скорбь об уходящей в вечность эпохе, о днях величайшего падения. В своей книжке «Кровавый Отблеск» Несмелов некогда восклицал: «всё меньше нас – отважных и беспутных, рожденных в восемнадцатом году». Да, годы идут, и восемнадцатый год – героическая эпоха – становится далеким прошлым. Но прав поэт, восклицающий, что:

Как торнадо, захлестнет потомков

Дерзкий ветер наших эпопей.

Уже веет ветром новой эпохи, не менее экстатической, не менее героичной. Но думается, что теперь – после ужасного опыта «страшных лет России» – слово «беспутный» потеряло свое очарование. Прекрасно, что люди умеют умирать, но они еще должны знать, за что они умирают.

Поэма Арсения Несмелова расцветает новым значением и перекликается с будущим.

Предисловие <к сборнику «Остров»>

– Прежде всего, почему «Остров»?..

Возникло это название у участников сборника как-то сообща, единовременно, непроизвольно… Но сразу показалось – не случайно. И сразу же стало ясно, что так и следует эту книгу назвать.

Большой овальный стол, накрытый белой скатертью, с тщательно замаскированной настольной лампой, в низкой темной комнате чем-то напоминал остров. Таким образом, первым толчком к рождению этого названия могло послужить чисто внешнее впечатление.

Но эти содержательность названия для нас не исчерпывается. Слово «остров» множится для нас смыслами.