Победный «Факел Гаргалота»

— Уже горжусь, — ответил я. — Так горжусь, что зубы ломит. И морду лица перекашивает.

— А ночью судороги? — спросила она деловито.

— Уже!

— Значит, — ответила она, — буду спать с тобой. Прослежу, помогу, приму меры.

— Не надо, — сказал я. — Боюсь я твоих мер.

— А что? — возразила она. — Я своему хомячку клизму ставила! Сразу выздоровел.

— Я что, хомячок?

— Значит, клизма должна быть побольше… Ой, нельзя меня душить, я еще несовершеннолетняя!.. Вот вырасту, тогда души, имеешь право. Пойдем поедим?

Я в испуге потряс головой.

— Снова?

— А что, мужчины всегда готовы есть, так мне старшие подруги сказали.

— Ни за что. Еще отравишь.

— Я буду пробовать из твоей тарелки, — предложила она.

— А я потом есть с твоими слюнями?

Она сказала печально:

— А я бы все за тобой доедала… Даже тарелку вылизывала!

— Этого счастья, — напомнил я строго, — удостоен только Яшка.

Она обхватила меня, прижалась, как лоза к дубу, а я дуб еще тот, сказала твердо:

— Да мне насрать, что с миром делается! Мы устоим в твоем хаосе квантовой неопределенности!.. Кстати, отец уверяет, что тебя там и близко не было, а яхту освободил кто-то другой.

Я ответил ей в макушку:

— Разумеется. А как иначе?

Она чуть отстранилась, всматриваясь в меня огромными расширенными глазищами подростка.

— Как скажешь. Это мне послышалось. Я вообще-то что-то часто стала слышать твой голос. Даже разговариваю с тобой.

Я спросил с подозрением:

— И что за хрень несу?

— Разную, — сообщила она и робко улыбнулась. — Но такую противно правильную, будто старик какой. Нужную как бы.

— Не слушай, — буркнул я. — Живи, как твое… общество.

Она тяжело вздохнула.

— Ну как тебе вдолбить, что это только один раз… и то от обиды!

— Ну да, — ответил я. — Ты, конечно, не виновата.

— Нисколько, — заверила она. — Давай не будем указывать пальцем на того, кто виноват. Не хочу ссориться, хотя ты этого всеми силами добиваешься, используя мужское превосходство, но я держусь и не сдамся… хотя мы оба знаем, что мужчина отвечает за свою женщину!

— Так то за свою, — ответил я с холодком. — А ты и близко к моим не стояла.

— А теперь постою, — сказала она примирительно. — Пусть с самого краешка…

— Ты с краешка не останешься, — определил я. — Потому ты там, я здесь. Или наоборот, если хочешь.

Она сказала послушно, хотя и печальным голосом:

— Как скажешь, ты же мужчина, а мужчина всегда прав. Скажи мне только, в Калифорнийский или в Оксфорд поступать?… Может, в МГУ, там сейчас все призы на олимпиадах берут?

Я отшатнулся.

— Чего?.. Мне-то какая разница?

Она сказала поспешно:

— Нет-нет, вовсе не хочу спросить, с каким образованием хочешь жену! Просто доверяю твоему суждению. В какой скажешь, туда и пойду. И вообще пойду, куда скажешь.

— Еще чего, — сказал я твердо. — Зачем мне эта ответственность?

— Милый, — сказала она чарующим сладеньким голоском, но увидела мое лицо и осеклась, — это я о Яшке, о Яшке!.. Яшка у тебя такой милый, такой славный… Совсем как его папа. Или ты его мама?

— И мама, — отрезал я, — и папа, и еще не знаю кто, теперь сосед бывает важнее, ты же слыхала о трех родителях? А вот ты пришей козе баян. Или бантик, не помню.

— Что хочешь, милый, — заверила она, — то и пришей!.. Я же такая покорная, такая послушная!.. Как ты и хотел…

Я в испуге отступил на шажок.

— Это я что-то хотел?.. Да лучше на виселицу!.. Мы вам суфражизм, феминизм и эмансипацию всобачили не для того, чтобы вы нам на шею сели и ножки свесили!

— Я легкая, — заверила она. — Если хочешь, еще похудею… но тогда у меня сиськи точно не вырастут.

— Нет уж, — решил я твердо по-мужски. — Настоящий мужчина чем угодно пожертвует, только не вашими сиськами.

— Буду отращивать, — пообещала она преданно, — все, как скажешь! Ты же видишь, какая я послушная?

Мне послышалось, как в стене хмыкнула Аня, точно не пропускает ни слова. Уже не просто записывает и анализирует, но просеивает и подвергает сомнению. Люди, оказывается, не такие уж и безошибочные, а это как раз и ведет к первому шагу к захвату власти искусственным интеллектом.

Не потому захватят, что людей надо истребить, как соперников, а потому, что так будет лучше для людей, если их истребить.

Она приподняла руку, смешно понюхала у себя под мышкой.

— Ой, я приму душ, можно?

— Можно, — буркнул я. — Только не устрой там пожар.

— В душевой?

— Ты сможешь, — сказал я вдогонку. — Тебе тоже все удается.

Она умчалась, выиграв еще несколько минут, неочемные разговоры не могут продолжаться вечно, а уходить не хочется.

Я проводил ее взглядом, напоминает загнанного в угол мелкого зверька, которому отступать некуда. Ему безумно страшно, но помощь не придет, надо драться, а силенок мало…

Отец все-таки взваливает на нее слишком много. Сын и то мог бы согнуться, а девчонки так и вовсе создавались природой для других целей, ныне мощно отрицаемых мировым феминизмом, а вот мужские роли далеко не всегда по плечу.

В стабильных обществах такие женщины могут рулить на любых уровнях, но у Крамера совсем не стабильный бизнес в том плане, что постоянно сталкивается с серьезными вызовами, которые зверски преодолевает… но сможет ли их преодолевать Леонтия?