Победы, которых могло не быть

Двое благородных рыцарей не обращали внимания на шум и гвалт, их глаза ощупывали темные очертания поля. За этот день коннетабль успел трижды изменить свой выбор поля будущей битвы. В конечном итоге он остановился на поле, шириной приблизительно в половину мили, принадлежавшем, как и все вокруг, сеньору Азенкура. Вассальные крестьяне недавно вспахали эту жирную, богатую землю, готовя ее к озимому севу.

Коннетабль указал на далекие огоньки английских костров.

— Мы атакуем двумя колоннами. Вы возьмете под свое командование шестьсот рыцарей и gens d’armes левого крыла. Опасайтесь английских лучников, пересеките поле поскорее и втопчите их в грязь.

— А кто будет с правым крылом? — поинтересовался герцог.

— Я. А теперь вернемся в лагерь, нужно приготовиться к турниру.

Турниром он именовал предстоящую битву. 8000 французских рыцарей, поддержанным 10000 рядовых кавалеристов и пехотинцев, противостояли жалкая 1000 кавалеристов да 5000 полуголодных лучников и пехотинцев, противник менее чем серьезный[43]. Даст Бог, завтра английская чума навсегда исчезнет с лица Франции.

На противоположной стороне поля, так близко, что ветер доносил из французского лагеря обрывки криков, стояла английская армия короля Гарри. Затравленный, измотанный сброд, страдавший от недоедания и дизентерии. Их гнали сюда от самой Нормандии. Теперь англичан приперли к стенке, французская армия отрезала им путь отхода к крепости Кале. Король Генрих V понимал, что ему нужно сражаться и выстоять; собственно говоря, у него просто не было иного выхода. А еще он знал, что ошеломляющая мощь французского рыцарства попросту втопчет его пехотинцев в грязь.

— Французы наступают с восемью тысячами копий,— размышлял он,— а у меня всего одна тысяча.

Битва при Азенкуре 25 октября 1415 г.

Королю Гарри случалось уже выбираться из подобных передряг, однако на этот раз он чувствовал себя особенно неуютно. Он остро сознавал свою несолидную молодость — какие-то двадцать восемь лет. Надо думать, король обладал ярко выраженной харизмой, в противном случае люди попросту игнорировали бы его приказы. Его лагерь затих, в резком контрасте с веселым галдежом, долетавшем через поле с французской стороны, где пьяная солдатня и наглые лагерные шлюхи заранее праздновали завтрашнюю, неизбежную, как восход солнца, победу. Генриха слегка знобило от сырого ночного воздуха, а частью, пожалуй, и от страха. Он подошел к костру, вокруг которого отдыхали его лучники, шайка сомнительных головорезов, одетых в кожаные безрукавки и замызганные килты[44]. Один из лучников, мосластый парень с задубелым от солнца и ветра лицом, узнал ночного гостя.

— Вставай, ребята, вы что, не видите, кто пришел? — хрипло заорал он.— Поприветствуйте своего короля.

Лучники дружно вскочили на ноги и выразили свое почтение нестройным криком: «Привет, Гарри!»

Они были главной силой Англии, так повелось еще с тех пор, когда Эдуард III, прадед Генриха V, разбил французов при Креси (1346 год). Генрих мог положиться на этих людей, но сейчас он ощутил перед ними что-то вроде вины.

— Перебьют нас всех, и зачем только завел я вас в эту чужую страну?

— Мой король,— усмехнулся мосластый вожак,— да разве это хуже, чем подыхать от голода в Англии?

Голодать в Англии? Как же мало знал он о бедах простых людей — он, с утра до вечера и с вечера до утра ставивший на уши все лондонские кабаки и бордели, за компанию со своим жирным, как боров, дружком Фальстафом.

— Как тебя звать, лучник? — спросил он солдата, смерив его взглядом.

— Флюэллен, сир. Флюэллен из Уэльса[45].

Взгляды короля и безвестного лучника на мгновение встретились.

— Ну что ж, Флюэллен из Уэльса, буде Господь дарует нам победу, твердо обещаю, что с завтрашнего дня ни ты, ни твои люди, никто из вас никогда не будет голодать.

— Да здравствует Гарри Английский! — проревел Флюэллен, его крик, подхваченный десятками глоток, покатился волной, через минуту кричал уже весь лагерь, «Гарри, Гарри, Гарри...»

Генрих Ланкастерский, Божьей милостью король Англии, с трудом заставил себя сохранить внешнее бесстрастие. Однако он не мог отделаться от мыслей о смерти. Завтра, чуть взойдет солнце, на свежевспаханном поле, вдали от дома. Пока король, стоя на коленях, совершал вечернюю молитву, начало моросить. Вскоре морось превратилась в ливень, загасивший лагерные костры; падавшая с неба вода быстро впитывалась в развороченную плугом землю.

Дождь продолжался до самого утра.

Мы находимся в 1415 году. Средние века подходят к концу. Никаких наций нет еще и в помине — только владения королей, князей и прочих феодальных властителей, унаследовавших от своих предков право вести личные войны и чеканить монету. Строители соборов утратили свою веру, по континенту прокатилась чума, крестьянам надоела война — опустошительная война, длящаяся уже семьдесят пять лет.