Побег

Кожа сморщена от старости, дряхлые кости ссутулили спину, женщина стара, однако глаза с молочным отливом ярко горят острым умом, когда она останавливает на мне свой взгляд. Старуха бледна, очень бледна, и мне интересно, когда в последний раз она видела солнце. Возможно, тогда же, когда ее седые волосы в последний раз видели расческу. Я узнаю ее, – хотя откуда я могу ее знать, – и какое-то короткое мгновение слишком потрясена, чтобы заговорить. Потом беру себя в руки.

– Пожалуйста, помогите мне! Мне нужно на берег.

Однако, даже произнося эти слова, я не ощущаю в них срочности. Они не относятся к тому, что происходит здесь и сейчас.

Женщина подносит к губам костлявый палец, потом указывает на меня и подзывает ближе. Она ждала меня.

Наверное, доверять незнакомке я должна меньше всего, однако доверие к ней представляется мне сейчас самой естественной вещью на свете. Она понимающе улыбается, разворачивается, прихрамывающей походкой удаляется обратно в хижину, и через мгновение я следую за ней.

В хижине запах земли, влаги и чего-то еще, чего я не могу разобрать. В углу горит маленький костер, над которым висит кипящий котелок. Старуха подходит к нему, снимает котелок и наливает его содержимое в две грязные кружки, после чего протягивает одну мне.

Варево отдает приторно сладким запахом, и мне ну совершенно не хочется брать его в рот, однако женщина настаивает, показывая жестом, чтобы я выпила. Сделав глубокий вдох, я заливаю прогорклую жидкость в горло. Она оставляет омерзительный привкус, однако по моим больным костям расходится тепло, и смертельная усталость медленно отступает. Старуха следит за мной пронизывающим взглядом, я благодарю ее, а она снова наполняет мою кружку.

В помещении почти нет мебели, но все стены завешаны полками, уставленными бесконечными рядами баночек с сухими растениями, кусками костей, обрывками шкурок и еще менее привлекательным содержимым. Даже издалека я замечаю, что в некоторых хранятся сердца и глаза, в других – нерожденные детеныши животных. Все это покрыто налетом грязи, будто их не трогали веками.

– Пожалуйста, – говорю я, – вы можете мне помочь?

Даже произнося эти слова, я не уверена, в чем именно мне нужна помощь. Я знаю, что должна что-то делать, должна где-то быть, но мои мысли словно скрыла пелена.

– Больше, чем ты думаешь. – Она с трудом опускается на пол и, только когда я сажусь напротив, продолжает. – Мне знакомо твое лицо.

– Я никогда здесь раньше не была, – признаюсь я. – Я с Восточных островов.

Она хихикает себе под нос, хотя я не понимаю, что тут такого смешного.

– Думаешь, я старая? Но я все помню.

Она явно заблуждается, наши пути не могли пересекаться в прошлом. Разочарование раздражает.

– У меня нет времени на загадки.

Женщина присматривается ко мне. Потом через силу встает и отходит к полкам.

– Нетерпение – твой враг. Ты должна слушать, если хочешь победить его.

Я вся внимание.

– Вы имеете в виду моего отца?

Она снова ко мне присматривается.

– Ты замыслила убить Гадюку.

Дрожь нерешительности в животе трудно с чем-либо спутать.

– Да.

– И все равно сомневаешься.

Я вздыхаю и, чтобы не отвечать, делаю глоток кошмарной жидкости.

– Я хочу сохранять жизнь, а не забирать ее. Вы целительница, так что наверняка испытываете то же.

Это мой обычный ответ. Не помню, когда он стал ложью. Моя любовь к целительству закончилась неизвестно когда.

Она криво усмехается.

– Я не называла себя целительницей.

– Кто же вы?

– Я Эстер. А твое присутствие здесь не случайно, Марианна. Прошло много лет, но ты наконец вернулась.

Я проглатываю комок, уверенная теперь в том, что нахожусь в объятиях волшебства. Оно привело меня сюда, а с того момента, как вошла в рощу, меня окутали чары, те, что останавливают время. Почему-то меня не удивляет то, что Эстер знает мое имя.

Омерзительные банки. Снадобья. Колдовство. Я считала, что все волшебники давно умерли и исчезли. И вот я сижу напротив одной из них. Волшебство, которым я вызвала морских хищников, подбирается к моей груди и замирает в ожидании. Подобное притягивает подобное. Я впервые как следует рассматриваю Эстер. Она не такая старая, как казалась. Просто время жестоко с ней обошлось. Либо волшебство каким-то образом изменило ее.

Или замаскировало.

Если Эстер и ощущает мое волшебство, то не подает вида. Вместо этого берет что-то с полки и передает мне. У меня замирает сердце. Несмотря на грязь, сходство броши с моим компасом, подаренным Грейс, очевидно. А когда я протираю ее, то обнаруживаю тот же розовый гребешок и ракушки каури, вставленные в золото, вензель «Г», украшенный тем, что некогда было тончайшей резьбой.

– Она каждый день ее носила.

Мне внезапно приходит в голову, что, говоря, будто мое лицо ей знакомо, старуха имела в виду, что знала похожее. Сердце бьется от возбуждения, когда я думаю о матери.

– Эта брошь принадлежала кому-то, кто был похож на меня?

– Да. Я сняла ее с ее тела, когда хоронила. Твою мать.