Побег

Завтра будет лучше. Завтра она навсегда покинет это место. Ей больше никогда не придется беспокоиться о Дейзи или ее сумасшедших друзьях. Больше никаких телефонных звонков. Больше никаких незнакомых мужчин. Джеки и Мередит казались такими же нормальными, как и все в этом городе. Вэл не могла представить, как они приведут домой хищных владельцев ночных клубов с бандитскими татуировками, которые, насколько она понимала, могли попытаться ее изнасиловать.

Вэл резко замерла, ее взгляд метнулся к двери. Ручка, казалось, слегка сдвинулась, как будто кто-то проверял замок. Она сжала свитер в руках, напрягаясь всем телом. Воздух, выходящий из ее легких, был медленным, болезненным. В это мгновение она почувствовала себя животным, имя которого взяла, каждым дюймом своего тела.

Наступила долгая и опасная тишина, нарушаемая только музыкой.

«Уходи, — подумала Вэл, уставившись на дверь. Раздумывая, не позвонить ли ей в полицию. Задаваясь вопросом, не показалось ли ей, что дверная ручка сдвинулась, но в глубине души зная, что так оно и было. — Оставь меня в покое».

Музыка смолкла. Вэл слышала, как Дейзи что-то прокричала, но не тем голосом, которым разговаривала с родителями; ее голос звучал бодро и обкуренно. Входная дверь захлопнулась.

Вэл кинула свитер на чемодан и бросилась к окну, осторожно выглядывая. Дейзи была на улице с двумя мужчинами, оба теперь были в рубашках. Она смотрела, как они направились к старому «Форду». За руль сел самый жестокий — Илья.

Вэл резко выдохнула, поворачиваясь спиной к окну. Она сняла свой чемодан с кровати и поставила его на пол, но не открыла дверь.

Это будет долгая ночь.

Глава 2 Турмалин

Это была его комната, в которую Вэл постоянно возвращалась. Комната с розами, с мебелью, вырезанной из блестящего вишневого дуба. Комната, где он методично уничтожал ее невинность. Комната, где она отняла у него жизнь.

Она все еще чувствовала призрачный ожог того последнего поцелуя на своих губах, как дым, поднимающийся от пепла того, что осталось от ее сгоревшего сердца. Вэл не ожидала, что он окажет сопротивление, когда она вонзит это сверкающее лезвие в его кожу, или что будет так много крови. Иногда она все еще чувствовала запах крови. Воспоминание жило в глубине ее горла, как паразит, которого она не могла уничтожить.

Она помнила, что в комнате было тепло, а его вкус напоминал горький миндаль. Иногда она все еще могла вызвать в воображении запах сандалового дерева и роз, прежде чем они были испорчены кровью. Вэл вздрогнула, отворачивая лицо от окна и этого косого света, который казался странно знаком в этих углах.

Она не могла сказать, что в конце концов подтолкнуло ее убить Гэвина, хотя ничто другое раньше не могло. Он был неотъемлемой частью ее жизни, лентой, которая, будучи скрученной, позволила ей скатиться по спирали к собственной гибели. Он забрал у нее все и превратил в версию самого себя, которую она не узнавала и не любила, когда он пытался превратить ее в свою собственную маленькую игрушку.

Хуже того, он с самого начала ясно дал понять о своих намерениях. С тех пор как она случайно наткнулась на дневник и альбом для рисования в выдвижном ящике и поняла, насколько сильна на самом деле глубина его порочности, Вэл знала, что его мало интересовало ее сердце, кроме того, что он обладал им так, как хотел обладать ее телом.

И, как маленькая идиотка, которой она была, она все равно влюбилась в него. Унижение и горькая ненависть к себе снова нахлынули при этом воспоминании, заставив ее лицо вспыхнуть. Он прикоснулся к ней достаточно нежно, чтобы разбить сердце, и, хотя она ненавидела Гэвина, проснувшись в безопасности и тепле в его объятиях после того, как Вэнс пытался убить ее, она надеялась, что, возможно, какая-то маленькая часть его действительно любила ее, если он рискнул своей жизнью, чтобы спасти ее собственную.

Но нет, он увидел это уязвимое желание на ее лице и посмеялся над ней.

(Ты влюбилась в меня — не так ли?)

Это насмешка сломила ее, и, возможно, именно она подтолкнула Вэл его убить. Той ночью он смог так жестоко разоблачить ее и не только обнажить ту часть ее самой, которую она ненавидела и презирала, но и начал глумиться и высмеивать ее. Именно тогда у нее внутри что-то увяло и умерло.

Однако Гэвин умер только один раз, оставив ее умирать еще тысячи раз, когда она падала на заточенные лезвия своего собственного предательского замысла. «Вот как я убью тебя», — сказал он ей. Захват — владение. Только он не понимал, насколько пророческими были его слова, или насколько сковывающими могли быть ее воспоминания, поймав ее в ловушку, как муху в янтаре.

(Ты чувствуешь узы, которые нас связывают? Ты чувствуешь, как они сжимаются? Потому что я чувствую, и они такие тугие, что едва могу дышать).