Побег через Атлантику

Огромное, безграничное пространство солёной воды. Застывшее, словно отполированная глыба льда. Не имеющее ни конца, ни края. И всё это называется – океан. Удивительно спокойный, ни единой морщинки, ни ряби. Уникальное, редкое зрелище. Но днём такая редкость – просто красота. А вот ночью… ночью безмятежный океан наполняется волшебством. Солнце скрывается за горизонтом, и в небо поднимается большая круглолицая бледная луна. С её появлением неподвижный воздух становится таинственным и загадочным. На тёмной глади образуется серебристая лунная дорожка. Кажется, что по ней можно идти до самого края света. Бесшумно и грациозно острый нос лодки режет дорожку под углом, оставляя за собой светящийся след из миллиарда пузырей и потревоженного планктона. Однако проходит минута, и свечение исчезает. Как по мановению руки волшебника. И пусть всезнающий грамотей скажет, что это всего лишь сияние одноклеточных динофлагеллятов, запускающих свою иллюминацию от движения в толще воды. Мол, электрический импульс, возникающий в результате механического стимула, открывает ионные каналы, работа которых и активирует светящийся фермент. К чёрту этого зануду-умника! Очарование ночного застывшего океана не вписать в формулы, не истолковать наукой, объяснение ему одно – колдовство. Клим стоит на палубе рядом с Вайсом и чувствует, что у старшины, как и у него, перехватило дыхание. Произнеси хотя бы звук, и это расценится как преступление. Но, кажется, Олаф об этом не слышал.

– Я такое видел на экваторе, – произносит он полушёпотом, не упустив случая напомнить о своём опыте бывалого моряка.

– Заткнись, – беззлобно обрывает Вайс, зачарованно глядя в небо.

– А давайте попросимся у кэпа спать на палубе. Если вытащить матрац и подушку, то можно любоваться всю ночь.

– Не даст, – качнул головой старшина, и было видно, что такая мысль посещала и его. – Если самолёт, то мы не успеем уйти под воду.

– Да, я понимаю, – соглашается Олаф. – Просто накатило.

– У нас в детдоме, – решается прервать молчание Клим, – Октябрина Захаровна любила читать вслух Жюля Верна. Он много писал о море. Я слушал и всегда представлял море разным. Чаще бурным, иногда спокойным. Но только не таким. Теперь я вижу, какими блёклыми были мои детские фантазии.

Неожиданно в корме раздаётся «бум-бум-бум», палуба под ногами начинает трястись мелкой дрожью, в лунное небо взлетает чёрное облако выхлопных газов, и моряки как по команде, в унисон, вздыхают тяжело и протяжно. Лодка запустила дизеля для зарядки аккумуляторов, и теперь их место было там, внизу, где обыденно до ломоты в зубах и далеко не до волшебства.

– Идёмте, – направился к рубке Вайс.

– Сигард, днём мы плывём под шноркелем, но всю ночь на поверхности. За всё время ни одной воздушной тревоги. От свежего воздуха у меня даже стали заживать фурункулы. Так почему бы ночь не проводить на палубе, а спускаться только на вахты? Откуда здесь возьмётся самолёт?

– Хартманн сказал, скоро Мадейра.

– Он так сказал? – недовольно переспросил Олаф.

Подняв глаза на мостик рубки, где вахта, во главе с первым помощником, тоже любовалась красотами океана, Тапперт пропустил вперёд Клима и лишь потом нехотя полез сам. Хотелось любой ценой заполучить хотя бы один лишний глоток воздуха. И вдруг по ушам мощно ударил сигнал ревуна.

– Тревога! – выкрикнул с мостика Бауэр и тут же скрылся в люке.

Клим уже научился слетать вниз на одних руках, лишь символически касаясь ногами трапа. Задержишь следующего за собой – и считай, что обеспечил себе час тренировок. Такое в лодке не прощается, потому что промедление стоит жизни. В центральном посту белое освещение уже сменилось на тускло-красное, и, рухнув на палубу, он в полумраке никого не смог рассмотреть, но прежде чем покинул отсек, успел услышать лишь единственное слово – «самолёт!»

– Самолёт, – произнёс Зимон, освободив локтями место у штурманского стола. – Где мы сейчас?

– Пятьдесят миль западней Мадейры, – ответил Хартманн.

– Чей он может быть?

– Я не видел никакого самолёта! – оправдываясь, выкрикнул Бауэр.

– Радиопереговоры услышал Мюллер, – отмахнулся Зимон. – Инженер, на перископную глубину.

Прильнув к окулярам и сделав с перископом круг, он осмотрел увеличенное оптикой небо, надеясь увидеть среди звёзд слабую точку летящего самолёта. Обычно его выдавали горячие вспышки пламени выхлопных газов двигателей. Не заметив ничего подозрительного, Зимон присел у люка, откуда была видна радиорубка.

– Ганс, есть что-нибудь ещё?

– Герр командир, то, что передают телеграфным ключом, закодировано, но переговоры между самолётами – в открытой сети. Их как минимум двое. Наводят друг друга на обнаруженную лодку.

Зимон вскочил и ещё раз развернулся с перископом, меняя углы оптической призмы. Однако лунное небо по-прежнему было пустынно, и ни одна звезда не меняла своего положения относительно других. Озадаченный Зимон удивлённо пожал плечами, уступив место Мацуде, – может, у него зрение острее? А затем радист его добил окончательно.