Побег через Атлантику

– Навозная муха родила очередную глупость. Уверен, что крейсеру по соседству поручили за нами присматривать. И потом, наши топливные баки пусты. Доползли почти что на парах солярки. Куда мы уйдём?

– Добудем топливо как тогда, с англичанином. Под орудием ещё нетронутый запас снарядов и осталась одна торпеда. Есть, чем отправить на дно любого.

– Опять?

– Это лучше, чем сидеть в аргентинской тюрьме.

– Тебя ещё никто туда не посадил. Прекрати истерику и собери экипаж. Пора сочинить достоверную легенду и вдолбить в каждую голову. Чем крепче, тем больше шанс на дегустацию аргентинского вина. Ты же этого хотел? А Шмидту я не верю. Шеффер здесь. Может, я и прищуриваю глаз, но когда врёт он, это написано у него на лбу. Поверьте мне, всё сложится хорошо. Будет и мирная жизнь, и вино на ранчо. Собирай команду, я хочу поговорить без громкой связи, глаза в глаза.

Но, кажется, перспектива спокойной жизни на ранчо в пампасах Бауэра уже не прельщала. Он нахмурился, задумался, словно решал непосильную математическую задачу, а потом вдруг выпалил с вызовом, обрушив на Зимона всю накопившуюся ненависть:

– Пусть будет так! Я соберу людей. И тогда пускай они сами решат и укажут на виновника всех наших бед! А сначала мы их спросим, за чей они план? Мой, который сохранит им свободу, или выберут путь в тюрьму? Если за второй вариант, вот тогда и будем высасывать из пальца дурацкую легенду.

– Нет никакого «твоего плана»! – Зимон встал, всем своим видом показывая, что спор окончен. – И быть не может! А свой щенячий скулёж можешь отправить под хвост дворовым собакам. Пока ещё я командир! Дёрнись мы, и нас тут же начнут преследовать, а лодка не выдержит ещё одну, даже самую лёгкую атаку. Она измотана так же, как экипаж. И если я решил, что ставлю точку в этой войне, то назад дороги нет. Всем свободным от вахты собраться в носовом кубрике, прочистить уши и слушать каждое моё слово.

Клим свободным от вахты не был, а потому остался в электромеханическом отсеке, наблюдая за стрелками приборов аккумуляторов и яростно борясь со сном. Голова упрямо клонилась на грудь, глаза слипались, ибо нет ничего хуже спокойной ночной вахты. Когда лодка спит, опустив якорь на дно, то звуки в отсеках стихают, плафоны едва светятся, и лишь убаюкивающе жужжат приборы. Тихая умиротворяющая идиллия. Так проходит час за часом, и ничего не меняется. Стрелки хронометра над головой медленно ползут, меняясь местами, светятся в полумраке зелёными штрихами фосфорной краски, и как маятник гипнотизёра кружат голову, неумолимо увлекая в пропасть, где уже царит не явь, а сновидения. Клим встал, размялся, прислушался к хрустнувшим суставам, к падающим с труб каплям воды и снова сел на палубу, обхватив колени. Неожиданно показалось, что палуба накренилась. Тик-так, тик-так – вдруг громко застучал хронометр, и Клим улыбнулся подобной несуразице – хронометр не может стучать как часы, он вращает стрелки молча, как безголосая рыба. Белая тумба электродвигателя, маячившая перед глазами, неожиданно потемнела красками, исчезли рёбра охлаждения, формы стали гладкими. Свисающие петлями кабели электропитания подобрались, натянулись и теперь чернели под потолком гибкими полосатыми змеями. Клим посмотрел под ноги и сразу понял причину тревоги электрических гадов. В отсек поступала вода. Она медленно поднималась сквозь щели в палубе, добралась до щиколоток и залилась в ботинки. Тёплая, приятная, успокаивающая влага.

«Прорвало трубу охлаждения двигателя, – догадался Клим, – и сейчас я немедленно должен поднять тревогу!»

Он попробовал встать, но не смог. Что-то держало его за плечи, придавив спиной к стене. А вода всё прибывала. Она уже поднялась к коленям, доползла под свитером к груди. Тогда Клим дёрнулся изо всех сил, но не сдвинулся ни на дюйм. Что-то по-прежнему давило на плечи. Он оглянулся и едва не задохнулся. Два сжатых кулака, собрав свитер на плечах в затянутые узлы, держали его словно на двух поводьях. Клим попытался рвануть влево, но правая рука тут же вытянулась и прижала его к стене. Бросился вправо, и в ту же секунду его приструнили слева. Вода уже достигла подбородка, а Клим так и не смог подняться. Тогда он извернулся, дабы увидеть лицо нападавшего. На мгновение ему это удалось. Повторяя у него за спиной каждое его движение, извивался силуэт в форме офицера императорского флота Японии. Раскосые глаза Мацуды встретились с глазами Клима, и, догадавшись, что он разоблачён, японец схватил шею противника в локтевой замок. Теперь они боролись под водой, соревнуясь, у кого на большее время хватит воздуха. Клим задыхался, бился изо всех сил, чувствуя, что проигрывает. Пытался достать японца локтем, кулаком, нанося удары назад, за голову, извивался ужом, но вырваться так и не смог. А затем Мацуда начал его трясти, больно ударяя затылком о стальное ребро переборки.

Клим сделал последний рывок, истошно закричал и открыл глаза. Над ним стоял Вилли, и, одной рукой прикрывая ему рот, другой тряс за плечо.

– Тише, – шепнул он, испуганно надавив ладонью на лицо. – Умоляю, тише.