Освободив половину волос, я подалась вперед, рассматривая себя в зеркале в поисках намека на панику или желание сбежать. Но увидела только восторг. Чистый и сияющий. Щеки разрумянились, а зеленые глаза сверкали. Я наконец стала розой с нежными лепестками и острыми шипами, про которую всегда говорила мама. Постоянные приступы нервозности, мучившие меня при мыслях о браке, сменила чистая безмятежность. Без всяких тревог и сомнений.
Я готова стать леди Одри Роуз Кресуэлл.
Имя давало мне силу. Вероятно, потому, что я выбрала его сама, а не потому, что получила при рождении или так желал мой муж. Томас предельно ясно дал понять, что я свободна быть кем захочу, а если миру не нравится, то пусть смирится. Отец не особенно одобрял эту идею, но уступил моему будущему мужу, который никому не навязывал свою волю. В возможности выбора заключена сила. И я выбирала бы Томаса в каждой жизни, если бы это было возможно.
Я улыбнулась.
– Ты и правда меня околдовал, Кресуэлл.
– Всегда приятно это слышать, Уодсворт, хотя и не удивительно.
Я дернулась назад и уронила последнюю шпильку. В зеркале отразилось озорное лицо Томаса, который проскользнул в мою комнату и быстро закрыл за собой дверь.
– Ты видела, как я красив в этом костюме?
Я прижала ладонь к колотящемуся сердцу, потрясенная тем, что он услышал то, чего не следовало.
– Одри Роуз.
Он низко поклонился, выпрямился, и его взгляд остановился на моем пеньюаре. Я развернулась на скамейке, позволяя пламени камина осветить контуры моего тела, и Томас позабыл свои колкости. Я постаралась удержаться от смеха при виде того, как по его шее пополз легкий румянец, а кадык дернулся, когда он нервно сглотнул.
– Я… – Он медленно выдохнул, словно собираясь с мыслями. – Ты…
– Да? – подбодрила я, когда больше ничего не последовало.
Я никогда не думала, что увижу Томаса Кресуэлла потерявшим дар речи, и смаковала эту его неловкость.
– Я понял, что больше не смогу называть тебя Уодсворт.
– О? И ты не придумал ничего лучшего, как прокрасться ко мне в спальню в полночь, чтобы сказать об этом?
Я похлопала рядом с собой по скамейке. После недолгого колебания Томас пересек комнату и присоединился ко мне. Я смотрела, как трещит пламя в камине.
– Теперь ноги мерзнут у тебя?
Он скрыл свою неловкость за самодовольным видом.
– Прости, что разочарую, любовь моя, но сегодня вечером моим пальцам на редкость тепло. – Томас поднял ноги и покрутил начищенными ботинками. Подняв штанины, он показал пару толстых вязаных носков. – Просто придется приноровиться звать тебя Кресуэлл. Получится, будто я разговариваю сам с собой. Не то чтобы я плохой собеседник. Вообще мне нравится вести жаркие споры с самим собой.
Он замолчал, ерзая на месте, и я поняла, что он старается не смотреть на меня слишком долго. Томас столько раз дерзко флиртовал со мной, и я не могла поверить, что он так засмущался, столкнувшись с ночной сорочкой. Во время нашего купания он так не терялся. Может быть, это возвышавшаяся рядом кровать так его нервировала?
– Я попробовал называть Уодсвортом Сэра Исаака. – Томас сверкнул улыбкой. – Боюсь, он не согласен.
Я тихонько фыркнула.
– И почему это меня не удивляет?
Томас взял меня за руку и, нежно перевернув ее, начал выводить линии на моей ладони. Внезапно его лицо посерьезнело, челюсти крепко сжались.
– Еще есть время, знаешь… если ты передумала. Насчет… этого всего. Я знаю, что все идет гораздо быстрее, чем тебе бы хотелось. Большинство помолвок длятся как минимум шесть месяцев, да и возраст. Если ты предпочитаешь подождать…
Я повернулась и, глядя в глаза, обхватила ладонями его лицо. Провела большим пальцем по его подбородку, восхищаясь тем, как приятно просто прикасаться к нему.
– Томас Кресуэлл, я никогда в жизни не была более уверена или готова. – Он собирался возразить, поэтому я быстро поцеловала его. – На самом деле я не могу дождаться утра. Мы никогда ничего не делали по чужим правилам. Так чего переживать сейчас?
– Ты уверена? – усомнился он.
– В нас? Совершенно.
– Откуда ты знаешь, что готова?
– По многим причинам, – осторожно ответила я.
– Назови мне самую скандальную.
Его просьба должна была прозвучать легкомысленно, но в ней сквозило беспокойство. Томас так и не избавился от страха быть отвергнутым.
Я наклонилась к нему, вдыхая аромат кофе и спиртного. Отец предложил ему виски или он так нервничал, что выпил в одиночку?
– Я хочу засыпать у тебя на груди и просыпаться в твоих объятиях. Я жажду свободно обнимать и целовать тебя, когда хочу и сколько хочу. Я хочу узнать, как ты дышишь, когда засыпаешь. Я хочу… – Я отстранилась, и витиеватые фразы замерли у меня на языке. Этот шут чуть не подпрыгивал на месте. – Ты чего улыбаешься? Я тут говорю серьезные вещи, а ты ведешь себя так, словно тебе или нужно в уборную, или ты сидишь на муравейнике, каким-то образом оказавшемся посреди моей комнаты.
– Извини. – Он упал на колени передо мной и все с той же дурацкой улыбкой взял мои ладони в свои. – Я не смеюсь, просто… ты совсем не опускала глаза и не сжимала пальцы.
Я подняла глаза к небу, гадая, хочу ли просить пояснений.