Побег. По двум сторонам океана (СИ)

Экене открыл дверь и в его глазах потемнело. На полу была кровь. Небольшие пятна возле задней стены.

— Нет, брат… — прошептал Экене.

На ватных ногах он шёл по ратуше. “Это просто пятна, здесь нет Пьера”, — говорил Экене себе. Он спрашивал про брата пленных офицеров, революционеров, но никто не видел Пьера и не знал, где он, жив или нет. Знакомый офицер, лидер бунтовщиков, ушёл сражаться дальше.

“Может быть его забрали родители? — подумал Экене и встряхнул головой. — В каком бы он не был положении. Пьер не сядет к ним в карету. Если он жив, то, может, вернулся на баррикаду?” — и вышел из мэрии.

Баррикада была полупустынна, Анна и Ричард не вернулись, Пьер тоже. Не осталось никого, кто бы связывал Экене с братом. Он остался один.

28 июля. Пять часов дня.

Время шло, на баррикаду на носилках или на руках приносили раненных, покойников. Про Пьера не было ни никаких известий. Экене просто сидел на голой земле. Революция его уже не тревожила.

— Что сидишь, а не воюешь? — крикнул на него повстанец.

— А зачем мне это?

— Тогда проваливай! Иди домой, если помогать нам не хочешь, — разозлился повстанец.

Экене не уходил. Да и куда идти? Его дом в Тинуваку, в Марселе с братом и Шарлем, но не в Париже. К кому идти? Экене не знал, где живут Пьер с Софи. Последние деньги закончились, чтобы снять гостиницу. Стучаться в дверь к Денису или другим знакомым и просить приюта у него не было ни малейшего желания. Он пообещал себе, что без Пьера не уйдёт с революции.

Встав с земли с большой неохотой, Экене стал помогать перевязывать раненых. Он решил остаться и сражаться, всё равно идти некуда.

К концу дняон вместе с другими революционерами бросил баррикаду и отправился ко дворцу Тюильри. Повстанцы не жалея ни себя ни врагов, пытаясь занять дворец. Солдаты и офицеры сражались кровожадно, не выбирая в кого они стреляют, в старика или подростка с камнем, мужчину или женщину. Долгожданное равенство наступило.

Экене стоял в стороне, безоружный, и только наблюдал. Он уже не видел разделения на своих и чужих. Экене шёл за бунтовщиками позади и не мог повернуть назад.

29 июля. Десять часов утра.

Новый день начался для Экене с того, что 5-ый и 53-ий полки перешли внезапно на сторону повстанцев. Радость не стиралась с лиц мятежников. Пожалуй, один Экене не радовался такому подкреплению. Какой толк, что войска перешли на сторону бунтовщиков? Для Экене это не имело никакой цены, Пьера они не вернут. Про брата так и не было вестей, хотя Экене расспрашивал каждого встречного о нём.

Его отряд двигался прямо на Лувр. Мятежников встретила воинственно настроенная швейцарская гвардия. Затишье в отряде, которого, впрочем, ночью и не было толком, переросло жестокую схватку. Не проходило и десяти секунд, чтобы кто-то не кричал от дикой боли, не хватался за грудь рукой и не падал на землю. Дым от оружейных выстрелов, казалось, застилает всю площадь.

Едва увернулся Экене, от пролетевшего над его головой штыка. Обезумевший от бойни солдат со вторым штыком побежал на Экене, он отгородился от него дверцей от кареты, которая валялась на земле. Озверевший солдат вонзил штык в ногу Экене, но тут ему в голову попала чья-то пуля. Он стонал от боли, кровь от солдата забрызгала ему всю одежду и лицо — в тот момент он убрал от головы дверцу.

Корчась от боли, Экене спрятался за дерево. Рана была не смертельная и даже не тяжёлая, но ему показалась, что вся жизнь проноситься у него перед глазами. Повстанцы перевязали ему ногу и остановили кровь.

— Видишь ту дорогу? — сказал один из них. — Вся армия сосредоточена возле дворца, по ней ты можешь сбежать и добраться до дома.

— Мне некуда идти, я остаюсь, — ответил Экене.

29 июля. Пять часов вечера.

У Экене оставалась только революция и революционеры. Как только он смог ступить на ногу, то взял в руки заряженное ружьё.

— Назад дороги нет, придётся, братец, принять твою сторону и начать воевать, — сказал Экене.