Побег. По двум сторонам океана (СИ)

Софи отпустила его руку. Пьер стал мрачен.

— Уэйт, ты шутишь? — спросила она.

Поверить в то, что её возлюбленный оказался беглым сыном маркиза, было невозможно. Подлец лишь мог бросить любящую его семью и не думать возвращаться домой. Уэйт Барре был не таким. Но в потускнелом лице Уэйта не было ни намёка на шутку. Софи уже научилась понимать тон и эмоции Пьера.

Пьер стоял, выпрямившись во весь рост. Он чувствовал облегчение, будто непреодолимая тяжесть сваливалась в его спины. Ветер обвевал его спину. Он рассказывал Софи правду. Он делал это по собственной воле, безо всякого принуждения.

— Нет, не шучу. Я Пьер Лоре, сын маркизов де Лоре. Софи, ты доверилась мне и рассказала свою жизнь. Если ты хочешь, то я расскажу тебе свою. Но отношение твоё ко мне ухудшится. Ты этого хочешь?

— Хочу, — произнесла Софи.

Пьер рассказывал Софи всё. Он ничего не скрывал от неё. Софи слушала, как Пьер тщательно готовился к побегу, имитировал свою смерть в болоте, когда прибыл в Нолошо. Он не скрывал сожаления на своём лице. Софи пришла в ужас, когда Пьер поведал ей о связи Анны де Ландро с бандитом Одноглазым Аланом.

— Она ещё в детстве говорила, что человеческая жизнь для неё ничего не значит, — говорила с болью в голосе Софи. — Я не удивляюсь, что она могла попросить преступника убить неугодного ей человека.

Пьер не останавливался. Он заново переживал свою жизнь. А Софи лишь растерянно взирала на него. Пьер ничего не утаивал от неё. Ему приходилось рассказывать ей и о Мейкне, которую любил, как сейчас любит Софи. Но Софи не чувствовала внутри ни малейшей ревности. Смерть Мейкны и лучших друзей, Ноузы и Тейю, была одним из самых трагичных моментов в жизни Пьера.

— Даже мерзавец и подонок — слишком мягкие слова, чтобы ими меня называть, — сжимал от безысходности свою голову Пьер. — Я убийца, вот кто я. Зря Экене не лишил меня тогда жизни. Зря.

Софи хотела положить руку на плечо друга, но Пьер оттолкнул её. Он продолжал говорить. Вспоминать Марани и её смерть было её тяжелее. Потеря младшей званой сестры была для Пьера самой тяжёлой утратой в жизни, даже по Мейкне он так не скорбел, как по Марани. Девочка и её последние слова до сих пор снились Пьеру почти каждую ночь.

— Марани совершила ошибку, подарив мне шанс на спасение, — говорил Пьер. — Но именно её жертва заставляла меня не сдаваться и идти вперёд. Благодаря Марани я смог встретить тебя и… и полюбить.

Но Софи словно не слышала последнее слова Пьера.

— А что было потом? — спросила она с дрожью, не ожидая услышать от него ничего хорошо.

Пьер рассказал ей, как Экене спас его, как он не позволил совершить ещё одно преступление: убить ребёнка. Как он стал мужчиной и сам стал помогать Пьеру.

— Ты выслушала мою историю. Если ты считаешь меня гнидой, то считай. Не захочешь меня видеть — твоё право, — закончил говорить Пьер.

Софи не знала, что и сказать. Внутри у неё бурлил океан противоречий. Она обняла себя и ходила кругами. Пьер захотел взять её за руку, но Софи отпихнула его руку.

— Скольких ты убил? — спросила с содроганием она.

— Семерых, — ответил Пьер, не жалея о случившемся.

— Ты убил… Как ты мог убить людей? — ужасалась она его спокойным словам.

— Они не люди, — ответил Пьер. — Кто знает, сколько преступлений совершили бы они. На их руках было много крови. Я не оправдываю себя. Но, Софи, те, у кого я забрал жизнь, не были людьми.

— Ты не имел право решать, кому жить, а кому умирать. Ты не судья, а простой мальчишка, который сам виновен в смерти своих близких! — воскликнула Софи.

— Да, я не судья. Но кто-то должен им стать, — стоял на своём Пьер. — Никакое правосудие тех мерзавцев никогда бы не наказало, а надеяться и ждать наказания для них на том свете глупо. Тинуваку не заходят на их территорию, соплеменники боятся взяться за оружие. Поэтому судьёй пришлось стать мне. К сожалению, я не мог посадить гаапи за тюремную решётку на всю жизнь или отправить на каторгу, а продать в рабство — так это против всех моих убеждений. Я лишил их жизни, чтобы отомстить за семью и не допустить нового кровопролития.

Но Софи не соглашалась с Пьером. Человеческая жизнь была для неё священна, пусть даже жизнь убийцы и мерзавца, и она не могла понять спокойное равнодушие Пьера к содеянному. Софи знала, что такое отобрать у другого жизнь, но она не испытывала радости, что когда-то чуть не сделала этого, только боль и сожаление чувствовала она.

Софи положила руку на щеку Пьера. Она тихо сказала:

— Анна тогда в детстве тоже взяла на себя роль судьи. У неё была своя правда, и она считала правой лишить жизни того, кто не собрался просить у неё прощение. Фикс имел не только внутреннее, но и законное право убить собственных рабов. Почему же их поступок считается злодейством, а твой геройством?

— Я не считаю себя героем, — возразил Пьер, прижав к себе руку Софи.

— Но своим поступком ты соглашаешься с тем, что забрать чью-то жизнь можно. Главное, чтобы палач был правым. Но запомни, — Софи убрала руку, — правда у каждого своя. Возьми хотя бы Анну.

Софи отвернулась от Пьера:

— Я возвращаюсь домой. Может, ещё увидимся. Не знаю…