Но многие из них – большинство из них – были плохо образованы, призваны из трудных мест, где ещё детьми им приходилось работать, а не ходить в школу или библиотеку. Им было трудно на занятиях.
Их разместили в огромном старом кавалерийском бараке. И мальчик был там. Однажды он сидел и смотрел, как те играют в карты и пьют медленно, со знанием дела, из квартовых банок[78]
. Гэри видел их шрамы. Зажившие шрамы от ран, но куда больше шрамов незаживающих – на душе. Как будто их суть, самая душа повертелась в пространстве и вернулась обратно на землю. И умерла.Но жить одним лишь только прошлым невозможно. Гэри хотел смотреть вперёд, видеть, что случится за ближним холмом, а увидев, – двигаться дальше, видеть следующий, и следующий, и следующий.
И ему удалось.
Уже не мальчик, он жил многие годы, повидал тысячи холмов и океанов, гор и лесов, городов и уродливых мест, но гораздо больше мест красивых. Он узнал многих людей. Пока наконец не достиг серьёзного возраста, преклонного возраста, старости.
Восемьдесят лет.
Восемьдесят потрясающих лет, полных жизни.
И в один день, в собственном домике в горах Нью-Мексико, Гэри достал старую коробку с разными вещицами, накопившимися за жизнь и выжившими во всех переездах, и увидел один из старых синих блокнотов
После этой истории он увидел чистые страницы. Выцветшие, но всё же заметные линии, прекрасные линии, которые после стольких лет всё так же звали его, подначивали. И он сел, взял карандаш и подумал:
Почему бы нет, чёрт возьми.
Почему бы что-нибудь не записать.