Побег в Тоскану [litres]

– Наверное. Но машина уехала, и в доме стало тихо. Мы подкрались к задней двери и прислушались, но никого не услышали. Джузеппе решил войти первым. «Подожди тут, – сказал он. – Мне придется объяснить отцу с матерью, в чем дело. Может, пересказать им твою историю?» Я ответила – конечно, рассказывай все, что хочешь, и он ушел. Ждать было мучительно, но вскоре он вернулся и пригласил меня войти. Оказалось, что и родители, и сестра Джузеппе вполне одобрили его поступок, а когда они узнали, что он отвозил меня в безопасное место, у них и подавно будто гора с плеч упала. Эти люди, подобно многим жителям деревень и маленьких городков, были верными соратниками, они помогали бойцам Сопротивления как могли, но считали меня слишком юной, чтобы бежать в другую страну. Я боялась, что они отправят меня домой, к родителям, но об этом и речи не шло. Не знаю, что наговорил им Джузеппе, но они разрешили мне оставаться с ними столько, сколько мне захочется. Может быть, они заметили, что между Джузеппе и мной уже зарождается любовь.

– Вот и все. – Теперь я тоже улыбаюсь.

– Вот и все, – подтверждает Стелла. – Я стала жить с ними, помогала приглядывать за свиньями и курами, а по воскресеньям ходила в церковь с матерью и сестрой Джузеппе. Замуж за Джузеппе я выходила как Мария Фурлан, а не как Стелла Инфуриати. В конце концов, по документам я и была Марией Фурлан. У нас родился один сынишка, потом другой. Постепенно я сроднилась с этим местом, тихим и ровным, и научилась любить долину По. Да и как мне было не любить ее, ведь она столько мне дала.

Однажды мы с матерью Джузеппе были на кухне. Она учила меня готовить пасту, фаршированную тыквой, которую так любят феррарцы. У меня мало что получалось, но мы от души веселились. Светило солнце, играло радио, и вдруг мы услышали… – Стеллу пробирает дрожь, и она подтягивает плед повыше. – Передавали новости, и диктор сказал – я слышу этот тяжелый голос как сейчас, – что Акилле попал в катастрофу. О его гибели скорбит вся Италия. Да, именно так диктор и сказал.

– Необязательно рассказывать об этом, – говорю я. – Не рассказывайте, если вам тяжело.

– Нет, я должна выговориться. Мне нужно выговориться. Прекрасная умиротворенная жизнь, которую я вела… мне всего лишь ссудили ее на время. Я должна была понимать, что Акилле рискует каждый день, что может всякое случиться, а если он покинет нас, то родители осиротеют. Останутся одинокими и раздавленными, потому что любили его больше всего на свете. Больше себя, больше меня. – Стелла мрачнеет. – Так неужели теперь оставить их наедине со случившимся? Во всяком случае, так советовал мне Джузеппе. Но я не могла так поступить. Я бы все равно думала о них, представляла бы себе, как они мучаются. В газетах говорилось, что Акилле работал с Пьерфранческо Леньи. И я написала Пьерфранческо. Постаралась все объяснить и спросила, не поможет ли он. Конечно же, он помог. Пьерфранческо любил Акилле, но прежде всего он хотел поддержать товарища по партизанской борьбе.

– Значит, с баром вам помог он?

– И не только с баром. Он дал нам в долг приличную сумму – точнее, он сказал «в долг», хотя мы оба отлично знали, что он никогда не потребует вернуть ссуду. Этих денег хватило бы, чтобы перевезти во Флоренцию и моих родителей, и родителей Джузеппе, если они того захотят. Все устроили его юрист, его управляющий банком, его бухгалтер и так далее, так что никто впредь и не пытался перепроверить мои злосчастные фальшивые документы или поинтересоваться, откуда у меня тосканский акцент, если я родом из Триеста. Пьерфранческо позаботился буквально обо всем. Он даже подарил нам на новоселье ту дурацкую фотографию, что висела в баре, пока мы не начали вешать на стену свои собственные.

– «Бугатти-251».

Стелла натянуто улыбается:

– Значит, помните. Эта фотография была для нас чем-то вроде горькой шутки. Та «бугатти» так и не побывала ни в одном заезде, а нам обоим хотелось, чтобы Акилле тоже никогда не участвовал в гонках.

Мне хочется обнять ее, но я не решаюсь. Стелла, полная достоинства, напряжена как пружина.

– А вы никогда не думали снова стать Стеллой Инфуриати? – спрашиваю я. – В смысле – официально?

Стелла качает головой.