Унгерн будто ищет, ждет кого-то. Как много очаровательных женщин — драгоценные, выброшенные равнодушной и злой рукой осколочки рухнувшей Российской империи. Матово блестят голые плечи, алые губки жадно ловят глоток воздуха — в зале уже довольно жарко. Спасают веера — из слоновой кости, из перьев диковинных птиц, перламутра, украшенные затейливой росписью, драгоценными камнями — веют на своих хозяек спасительным бальным ветром. Для посвященных — полузабытый, прелестный в своей наивной кокетливости язык. Левая сторона открытого веера перед кавалером — «Я не приду, не жди и не надейся!». «Я жду ответа!» — ударить закрытым веером по ладони. «Я твоя и буду исполнять твои желанья!» — открыть веер правой стороной и вновь закрыть…
Среди этого цветника, розария прекрасных дам — заботливые садовники — офицеры Азиатской дивизии. Их не узнать. Буд-то и не было семи лет страшной войны, где-то там, далеко, не здесь, оставлены смерть, кровь, ужас и страх. Приведены в порядок, почищены парадные мундиры, сверкают аксельбанты, серебром отливают погоны. Шпоры с малиновым звоном. Какая же дама теперь откажется провальсировать по зеркальному паркету с молоденьким гвардейским поручиком, ловким гусарским ротмистром или бравым есаулом личного конвоя Унгерна. И совсем они не страшные, эти собравшиеся здесь, со всей России, офицеры бывшей Белой армии, лебединая стая, заброшенная на край света злым ветром революции.
Но что это, знакомый веер? Драконы по черному полю? Адъютант барона урядник Быстров мчится узнать — кто она, обладательница чудесного веера. Через пятнадцать минут запыхавшийся Быстров докладывает:
— Это супруга бывшего китайского губернатора Урги, русская, графиня Полина Урусова!
Тут же откуда-то вынырнул полковник Сипайлов:
— А, мадам Урусова? Даже не пытайтесь, ваше превосходительство! Тут недавно корнет Котятко, — совсем ошалел мальчишка! — предлагал ей по пять золотых китайских лянов за поцелуй в каждую веснушку на щеке. У нее, знаете, такие пикантные конопушечки на щечках, — Сипайлов похотливо ухмыльнулся, — Да, так вот, эта самая мадам, вместо благодарности, отхлестала корнета перчаткой по мордасам и даже повредила ему глаз. Ходит теперь, бедолага, с повязкой, как пират какой-то, ей богу… Право слово, дикая веснушчатая кошка, а не жена губернатора да еще графиня!
На Унгерна пахнуло чем-то горячим, воспоминания и чуть до этого тлевшая надежда дали о себе знать. Через минуту он в зале, среди мазурки и танцующих пар. Полина Урусова сидела в кресле у открытого окна и весело болтала с каким-то штатским в мундире чиновника акцизного ведомства. «У, кропивное семя, мало я вас вешал, христопродавцы!». Взгляд барона был настолько красноречив, что акцизный деятель испуганно отскочил в сторону, бормоча извинения.
— А, это вы, барон! — губернаторша запросто, будто ничего и не произошло, протянула ручку для поцелуя.
Все на месте — тонкий контур бровей, на лбу черная смоль волос, россыпь озорных веснушек по щекам. Все как у Елены Окладской, но это не она. Или все же она? Почему же тогда не выдает себя, делает вид, что барон — только случайное знакомство на балу?
— Ну что же вы молчите, Роман Федорович? Прогнали моего кавалера, теперь извольте развлекать сами! В конце концов, это невежливо, вам не кажется?…
Боже, опять до боли знакомая фраза. И этот веер, и эти старые знакомые — драконы. Все, как тогда, в юрте у Доржиева…
— Елена, это ты? — вдруг неуверенно, как-то виновато спросил Унгерн.
— Вообще-то меня зовут Полиной Александровной, но, если вы прикажите, мой генерал, то сегодня и специально для вас я — Елена.
— Прекратите этот балаган! — вспылил Унгерн, игра становилась невыносимой. — Я запрещаю издеваться над командующим русскими войсками в Монголии!
На них стали обращать внимание, зашептались дамы, вездесущий Сипайлов сделал вид, что заинтересовался картиной на стене в нескольких шагах от своего командира. На полотне в золоченой раме голая нимфа отбивалась от пристающего сатира. Бывший хозяин дома, китайский губернатор, любил и ценил европейскую живопись.
— Вы забыли о хороших манерах, генерал! Жаль, что здесь, в этом зале нет никого, кто бы напомнил вам о них!
Губернаторша резко поднялась и направилась к выходу. Оставив картину и нимфу с ее ухажером, подбежал Сипайлов.
— Прикажите вернуть?
— Оставь! Не смей ее трогать! — барон, чтобы успокоиться отвернулся к окну и закурил.
Проклятье, не надо было затевать этот бал! Что за чудовищная шарада, издевательский ребус. Полина или Елена, Окладская или Урусова. И этот веер… С ума можно сойти!
Когда Сипайлов отошел, дежурный штабс-капитан передал Унгерну записку. Листок плотной бумаги — знакомое приглашение на бал с розовенькими купидончиками. На обороте торопливой женской рукой — «Жду тебя после бала у заброшенного дацана». Ниже подпись — Е.О.
— Штабс-капитан, от кого?
— Губернаторша вручила самолично, ваше превосходительство! — в струнку вытянулся офицер. — Передай, говорит, эту записку вашему генералу, но только чтоб никто не видел! Амурное, я так полагаю… — он понимающе улыбнулся в густые усы.