Побеждая — оглянись

Рикс Бож, придерживая раздробленную руку, поднялся у стены. Встали рядом Сащека и Нечволод. И Велемир-риксич прислонился к стене, но не превозмог боли в сломанных голенях, повалился наземь. Риксы подняли его и поддерживали за плечи. И многие нарочитые нашли в себе силы встать возле Веселинова-князя. Израненные, обожжённые, вымазанные в саже и крови, они стояли, опираясь друг на друга, и смотрели на своих братьев. Кто ещё поднимется? Кто жив? Остался лежать Леда-старик. Он был растоптан лошадьми. И другие, что лежали возле Леды, были мертвы.

Малые кёнинги обернулись на Германариха:

— Что теперь?

Великий кёнинг утёр с губ кровь, выплюнул сгусток, сказал:

— Распять! Всех! И мёртвых — тоже!

Смолчали, не шевельнулись готы. Тогда закричал Амал Германарих:

— Не слышали? Псы!.. В лесу за Данном всех распять!

Крикнул так и с неожиданной злобой хлестнул Гунимунда плетью по лицу.

— Никому не верю. Слабейшие!.. На ромея оглядываетесь? А Гетику — под гуннское копыто? Не бывать Баламберу!

Гуннимунд-сын отвёл глаза, сказал хрипло:

— Распять! И мёртвых — тоже!..

Пир в Каменных Палатах! Пир!

В предрассветном небе закружил острокрылый сокол, под самые облака поднялся, облак коснулся. С ветрами дружен, по ветрам упругим скользил вольный сокол. Крылья разметал, ими не взмахнёт даже. И так, кружа, то в неоглядные выси взмоет, едва виден с земли, то медленно опустится вниз, будто разглядеть что-то хочет среди густых трав. Тогда и тень его по тем травам бежит.

Но присмотрись! Словно ударился о что-то крылом сокол. А ударившись, кувыркнулся в небе сером и на землю пал.

В лесу за Данпом выбрали поляну — узкую, со всех сторон прикрытую пологими холмами, окаймлённую орешником и высокими елями.

— Здесь! — сказал кёнинг. — Не терплю ветров, не терплю солнца Здесь тихо, здесь сумрачно. Дивное место!

Тогда застучали готские топоры. Вырубили орешник. Отсекая лишние ветви, обнажили стволы елей. Разожгли костры. Советник Бикки дал готам вина, дал мяса.

— Продолжим пир! — обрадовались готы и бросили топоры.

Вризилик Гиттоф сказал Германариху:

— Кёнинг! Пощади Боша и его людей. Не время мести.

И Ульрих-кёнинг подошёл, сказал то же. А Витимер, Винитарий и Гуннимунд с Бикки молвили прежнее:

— Распять! Нет им жизни.

Германарих ответил вризилику:

— Ты, слабосердный! Хочешь с ними распятым быть, Гиттоф?

— Нет, кёнинг.

— И ты, Ульрих! Ума лишился?

— Нет, кёнинг.

Вризилик имел мужество опять сказать:

— Но пощади их. В этом деянии твоём нет доблести.

Готы сели рядом на траву. Молча пили вино, ели мясо, разламывали сладкие кости, слушали слова Германариха:

— Мне решать, что доблестно. Мне решать, пришло ли время мести. Вам исполнять то, что велено мною. А велено будет так: вы двое, за Боша просящие, — как видно, духом ослабшие, — Боша и распнёте. Тогда забуду ваши недостойные речи, тогда вновь назову побратимами.

Переглянулись Гиттоф и Ульрих, помрачнели у них лица.

Ульрих-гот сказал в лицо кёнингу, будто сплюнул:

— Будь проклят ты, низменный!

— Будь трижды проклят!.. — отозвался Гиттоф.

Вскочили с травы изумлённые готы, побросали чаши и обломки костей, ждали, что прикажет Германарих.

Ульрих с Гиттофом, обнажив мечи, озираясь на кёнингов из свиты, медленно отступали к лошадям.

«Тьма из пустых глазниц смеётся. «Будь проклят! Будь проклят ты, низменный!» Уйди! Уйди!.. «Ты изверг! Ты не человек! Смеюсь тебе в глаза». Уйди! Страх-Рандвер, прочь! Страх-Баламбер, рикс-страх, прочь!..»

— Пойдём, Гапт!.. — звала Вёльва. — Пойдём, мальчик. В Вальгалле солнце, там дуют ветры, приносящие свежесть... А здесь темно. Не для тебя это...

— Прочь!

— Что с кёнингом?..

Вризилик с Ульрихом вскочили в сёдла. Не ждали ответа Германариха, не дожидались погони.

Тут будто опомнился Великий кёнинг, сказал готам:

— Догнать! Вернуть обоих!

Многие готы пустились вслед отступникам. Но вскоре вернулись ни с чем. Не нашлось среди них смельчаков. Ни один не отважился вступить в поединок с Гиттофом. С самим вризиликом!.. Сила его далеко известна была.

Германариху же сказали готы:

— Не сумели мы, кёнинг, отступников догнать. Крепкие у отступников оказались кони.

— Трусливые псы!.. — бросил им в лицо Амал Германарих. — Таких побратимов из-за вас потерял! Говорят, когда уходят смелые, остаются малодушные. Никому не верю...

Советник Бикки выскользнул из-за широкой спины кёнинга. Все слышали, как облегчённо вздохнул советник. Не вернулся Гиттоф, и вместе с ним не вернулся страх Бикки — многолетний навязчивый страх. Страх-предчувствие, страх-наваждение, страх-тоска.

Переступая через тела мёртвых, Германарих прошёл среди связанных антов. Сказал риксу: