Побеждая — оглянись

А Бож среди непокорных расселил своих смердов и дал им в жёны югорских дев, чтобы родили они совместных детей и чтобы на этом прекратилась изначальная вражда.

После всего не спешил возвращаться в Веселинов. Продолжая дело отца Келагаста, повёл войско на крайние антские вотчины, подвластные только своим риксам. Бож без труда присоединил эти земли, потому что часть риксов уже боялась противопоставить Веселинову свои дружины, а другая часть была изгнана своими же смердами, едва только войско Божа приблизилось к их окраинам.

Удивлялись нарочитые этой лёгкости присоединения.

А Бож говорил им:

— В этом нет достойного удивления! Подошло к объединению время. И если бы не Веселинов, то всё равно объединились бы. Хоть вокруг Глумова.

У смердов же, восставших против своих риксов, допытывался Бож:

— Кто научил вас, разрозненных, избрать волю Веселинова? Кто подсказал вам время подняться на риксовы градцы?

Отвечали смерды, шапки снимали:

— Шли перед тобой, рикс, ведуны из Капова и говорили нам то же самое, что ты теперь говорил своим нарочитым. Они же нам и день подсказали, и дали в руки дубье.

В присоединённые градцы садил Бож по усмотрению своих нарочитых князьями. Также и Нечволоду предлагал:

— Хочешь до седин в десятниках проходить?.. Бери град. Даю тебе! Если не тебе, то кому другому?

Отказывался десятник:

— Позволь, Бож, при тебе остаться. Не нужен мне град, ни к чему богатство. Ибо в граде я не усижу, тех богатств не удержу. Всё раздарю и ни с чем останусь. Лучше Сащеке отдай либо старику Леде. Опять же, Домыславу в Глумове тесно... А я — птица вольная! Мне ничего, кроме крыльев, не надобно. Дев-подружек разве да веселья!..

Полуденные риксы, те, что сами подданство воле предпочли, были по-прежнему тихи, воле Веселинова послушны. Очень боялись степной угрозы.

А поле аланское притихло, полынные просторы обезлюдели. Дороги заросли, обвалились колодцы, саманные хижины сравнялись с землёй, и сравнялись с землёй, бурьяном поросли могилы; на пастбищах и бахчах нагуливало жир непуганое зверье... Лишь немногие всадники отваживались проникнуть в степь. Да и не видели в этом особой нужды. Одно молодечество!.. А там, за полем, возле Понт-моря готы сидели. Сидели, по сторонам озирались: где бы больше захватить да полегче награбить, кому бы вежи подпалить и с чужой беды прокормиться. Известна повадка гота!..

Вырос со временем град Веселинов. Шире стали дороги, ведущие под его стены. Так и русло лесной Ствати, казалось, стало шире. Белокрылые ладьи с гнутыми остовами да многие челны — долблёнки-однодерёвки — бороздили её воды, с каждым годом в числе умножались. Свежими ветрами надувались паруса, серо-зелёные воды взбивались бесчисленными вёслами.

От берега к берегу «бродили» песчаные острова. На тех островах каждый год останавливались торговые люди и прямо с бортов вели торг, вели мену. С севера через реки, озёра и волоки приходили сюда свеи, фенны, югры из Бьярмаланда, летты с моря Балта. С юга, бывало, поднимались по Данну люди от Понт-моря, Таврии, Меотиды и Анатолии[70], из устья полноводного Данувия. Они просили воск, янтарь, меха, кожи, рыбий клей, бересту. Они удивлялись, видя, что анты неохотно отдают свой товар за золото и серебро, а требуют взамен оружие, тонкие ткани-паволоки, стекло, масло в амфорах и пряности. Но если и берут золотые монеты, то чаще всего закапывают их в потайном месте с тем, чтобы уже никогда не взять обратно. Зато считают теперь, что боги особо покровительствуют им и их кладам.

Все спрашивали нарочитые у Сампсы: «Сложил ли песнь о риксе?» Отмалчивался Сампса, а если чересчур допекали, отвечал: «Легко ли, мыслите, песнь сложить? То вам не пустая спевка из нескольких слов, а Песнь! Сказителей много сидит и ходит по миру. А много ли достойного те сказители сказывают? Видят, что слушают их, тем и довольны. А их слушают и забывают. Не живут этим, не видят этого. В старые времена тоже пели, тоже складывали. А что до нас дошло? Может, одна песнь, может, две. Их все знают! Остальные умерли».

Соглашались вельможные, торопили: «Сложи, брат, сложи песнь!» А между собой делились сомнением: «Нет, не сумеет Сын Поляны. По всему видно, не любит рикса югр. Песнь же удаётся лишь о тех, кого любишь. А Сампса не тот! Сын его, заметьте, как с риксом схож. Будто Божа он сын, а не песнопевца. Да Ляна Веригина всё по риксу тоскует, не в силах чувства скрыть; за то и у княгини в немилости. Опять же: сын у Ляны. А у Божа, известное дело, все сыновья. Вроде наговор какой!..».

А сын у Сампсы в княжичей удался. К тому же Верига подсказал назвать его Любомиром. Но о том, что это Верига-бортник подсказал, вскоре забыли и думали, настоял рикс. А Бож удивлялся сходству и, усматривая в этом скрытые знамения, одаривал сына Сампсы вниманием и дорогими подарками. Однако люди, думающие о том, совсем иное предполагали: «Какие знамения? Князев сын. И всё тут!».