Побеждаю и сдаюсь (СИ)

— Вставай и дерись как мужчина! — заорал он. — Трус! Я убью тебя!

Однако принц не поднялся, пока стража не скрутила бывшего наследника Южного щита. А потом легко вскочил.

— Отведите лорда в темницу, — приказал капитану, промакивая платком закровавивший нос. — Я сам доложу её величеству о произошедшем. И да… Засуньте уже в его глотку кляп, что ли. Ну или так… Да.

Альдо, которого ударили по шее, обвис в руках конвоя.

— Не хочу, чтобы у герцога были неприятности из-за неосторожно сказанных слов, — вздохнул наследник и запрокинул лицо, зажав нос платком. — Убебите его.

— Вам позвать лекаря? — испуганно спросил капитан стражи. — Помочь дойти?

— Недада, — в нос ответил принц, держа голову лицом вверх. — Я саб.

Глава 18 Ультиматум

— Альдо — единственный сын герцогини Южного щита, — встревоженно заметила Леолия. — Мы не можем его казнить даже за покушение на особу королевской крови. Иначе династия хранителей прервётся.

— Мы и не будем его казнить, — улыбнулся Ульвар.

Его слегка портил распухший нос, из-за которого наследник немного гугнил. Они сидели в королевской ложе городской ратуши и смотрели вниз на толпу, на палача, зевающего на эшафоте.

— Не пойму, что на него нашло?

Принц взглянул в расстроенное лицо матери и пожал плечами:

— Точно не знаю, но, кажется, лорд вообразил, что я сплю с его женой.

— А ты не спишь с его женой?

Ульвар приподнял бровь.

— А надо? Мам, я не настолько туп, чтобы нарываться на подобные неприятности. Я с детства знаю всех детей всех хранителей. Альдо никогда не умел держать себя в руках. Зачем мне подобные осложнения? Из-за юбки… прости, женщины? Эйдис, конечно, красотка, но не настолько же.

— Тогда откуда…

— А вот это интересный вопрос, — Уль кивнул. — Надо найти того, кто мутит воду. Это либо обычный идиот, либо заговорщик. Если идиот, то зачем нам идиоты в королевстве? А если заговорщик… То интересно было бы понять суть заговора. Не беспокойся, я с этим разберусь. И герцогине Ювине передай, чтобы не переживала: Альдо глуп, но Южные герцоги всегда были преданы короне.

Леолия кивнула. Толпа внизу взревела: по улице Обречённых на телеге везли приговорённого.

— Ненавижу присутствовать на казнях, — скривилась королева. — Дурацкий обычай проводить их публично…

— Это — разбойник, насиловавший женщин и детей, мам. После насилия он разрезал им животы, чтобы насладиться криками. Публичная казнь даёт перепуганным людям иллюзию справедливого возмездия и служит назиданием.

— Каков приговор?

— Колесование. Мы должны будем смотреть, как ему переломают кости, а потом…

— Знаю, — Леолия прижала платок к губам. — Он будет вопить, а толпа начнёт кричать проклятья… Как же я от этого устала! Не понимаю, как можно на подобное омерзительное зрелище приходить добровольно?

— Народу нравится, — заметил Уль. — Мам… Ты бледна. Может вернёшься домой, к Эйду?

Он заботливо коснулся её руки. Леолия мрачно взглянула на сына.

— Мам… Я думаю, если в ложе останусь я один, никто ничего не заметит. И потом… женщине…

— Уместна слабость? Мне не нравится, что ты слишком часто напоминаешь мне об этом.

Но наследник видел, что она колеблется. Снизу вновь раздались вопли восторга и ужаса. Должно быть, осуждённый начал свой нелёгкий путь вверх.

— Решайся, — одними губами шепнул Уль.

— Совет гильдий? — напомнила королева, сдаваясь.

— Тряпки, доски, глина, железки, дайте денег? Уверена, что твоё присутствие необходимо?

Новый рёв. Это обречённый просит прощения у толпы, жаждущей зрелища.

— Хорошо, — сдалась Леолия. Поднялась и коснулась пальцами плеча сына. — Спасибо.

И вышла.

Ульвар закрыл глаза, откинувшись на спинку кресла. Он, как и мать, ненавидел королевскую обязанность присутствовать на публичных казнях. Крики боли не вызывали в нём тошноты или дрожи, как у королевы, но и удовольствия не причиняли. Принц понимал: преступление должно влечь наказание. Порой лишь страх перед жестоким воздаянием способен удержать человека от злодейства.

Ульвару не нравилась ненасытность толпы. Однажды принц рискнул и явился на казнь в простой одежде, затесался среди собственных подданных… Потом его долго рвало и мутило, когда Уль вспоминал рожи невинных граждан. То, как милые девушки приоткрывали пальчики — они заслоняли глаза ладонями — чтобы украдкой подсмотреть кровавое зрелище. И вот эта помесь страха и удовольствия, ужаса и жадности на лицах… Люди наряжались на казнь как на праздник. Брали с собой жён, детей. Даже совсем маленьких. Ульвар тогда ещё не был наследником престола, и ему было важно понять, хочет ли он взваливать на себя эту ношу.

«И вы считаете монстром меня?» — кривился Уль.

Монстром наследника называл только он сам. Подданные любили своего златокудрого принца.

Крик боли и новый рёв. Ульвар вздрогнул и начал вспоминать письмо Эйдис. Каждую строчку, каждое слово, каждую букву и запятую.