Побежденный. Hammered

Я бы сделал с Лейфом то же самое, когда впервые его встретил, если бы Хал не представил нас друг другу и не предупредил меня заранее, что он вполне себе ничего для живого мертвеца. И хотя сначала я держался с ним настороже, через некоторое время я понял, что Хал прав, и стал получать удовольствие от общества Лейфа – даже считал его другом. Теперь же начал сомневаться, что его отношение ко мне когда-либо было искренним.

Размышляя над рассказом Лейфа, я спросил себя, знает ли Лейф, что я могу с ним сделать, если пожелаю. Он стал вампиром после гибели всех друидов, и, вероятнее всего, создавший его Зденек тоже – хотя я основывал свои выводы исключительно на его этническом имени и предположении, что вампиры появились в Богемии только после шестого века. С другой стороны, Зденека, возможно, обратил один из римлян, и они вполне могли ему рассказать, на что способны друиды, а он поделился своим знанием с Лейфом. Я подозревал, что спрашивать его бесполезно, прогнал этот вопрос из мыслей, и в них тут же расцвел жуткий образ, упорно рвавшийся на поверхность.

Лейф прекрасно понимал, что после его откровений у меня появятся сомнения на его счет, но также он совершенно точно знал, что я все равно отведу его в Асгард. Почему?

Ответ обрушился на меня, точно ледяной душ, – я действительно дал ему слово, а существо, способное столько веков ждать мгновения, чтобы отомстить, не колеблясь воспользуется любой возможностью оказать на меня давление, чтобы я не отступился от своего обещания. А тот, кто вынес столько страданий, сколько он, не остановится перед тем, чтобы причинить боль другим. Лейф знал тех, кого я любил. И знал, где они живут.

Как только эта мысль пронеслась в моем сознании, я отбросил ее как недостойную. Никто не может быть настолько бесчестным. Даже сам Макиавелли.

А простое решение расщепить его связи, как у любого другого вампира, и покончить со всеми сомнениями было совсем не таким простым. Он выпил галлоны моей крови, и сейчас она стала его частью. Если я начну расплетать его внутренние связи, причиню ли я в процессе вред себе? Я не мог этого знать и не знал. А прецедентов в истории не было. И я понимал, что сейчас не самое подходящее время, чтобы искать ответы, особенно потому, что все смотрели на меня, и я не понимал почему. Неужели я забылся и стал рассуждать вслух?

Чжанг Голао развеял мое смущение, вежливо спросив, достаточно ли мы связали себя друг с другом для путешествия в Асгард.

– О, у нас отлично получилось, – ответил я, испытав невероятное облегчение от того, что его интересовало только это. – Но, боюсь, нам нужно еще кое-что сделать.

– В таком случае, завтра ночью, – сказал Лейф, поднимаясь и кивнув мне с непроницаемым лицом. – Желаю вам всем хорошего дня.

– Отличного тебе отдыха, – ответил Гуннар, остальные к нему присоединились, и Лейф, поклонившись всем нам, вышел из круга света, который отбрасывал костер, чтобы найти подходящее место и спрятаться там от солнца.

Когда наступил рассвет и Лейф точно уснул, мы с Гуннаром пошли прогуляться вокруг озера.

– Ты все равно не отступишься после того, что сегодня узнал? – спросил он без преамбулы, не сомневаясь, что я его пойму.

– Похоже, Лейф уверен, что я не отступлю.

– Да, уверен. Я не знаю, какую игру он затеял, только надеюсь, что мы в ней будем на одной стороне, а скандинавы на другой.

– И какие еще могут быть варианты?

– Каждый сам за себя.

– А, понятно. Ну, я не могу отвечать за него или за то, на какой он стороне, но я на твоей, – ответил я и кивком показал на остальных членов нашего отряда: – И на их.

Альфа, прищурившись, посмотрел на меня.

– То есть ты думаешь, что нам ничего не нужно делать?

– Пока нет. Давай посмотрим, что произойдет во втором раунде.

Второй раунд начался сразу, как только Лейф проснулся после захода солнца. Он сказал, что хотел бы поговорить со мной, только подальше от нашего ночного костра. Гуннар одними глазами задал мне вопрос, я едва заметно покачал головой, и он позволил нам отойти вдвоем.

Мы молча прошли вдоль берега озера примерно ярдов сто, засунув руки в карманы и глядя в землю у себя под ногами. Мне показалось, что Лейф ждал, чтобы я начал первым, но это ведь он сказал, что хочет поговорить. Наконец он остановился, я тоже – и повернулся лицом к нему.

– У тебя был целый день, чтобы на меня разозлиться, и тем не менее вот я здесь, и голова у меня все еще на плечах, а из груди не торчит кол, – сказал он. – Ты хороший человек, Аттикус.

– А ты очень славный вампир.

Он грустно кивнул:

– Я это заслужил. Я все понимаю, правда, понимаю. Но я надеюсь, ты не сомневаешься, что вчера вечером мои слова не были обычной фрейдистской оговоркой и я сделал свое признание совершенно сознательно.

– С какой целью?

– Полная откровенность между нами.

– Как приятно. И почему ты решил сейчас мне все рассказать?