Побочные эффекты

В огромном помещении, казалось, яблоку было негде упасть. Белкин предположил, что это банкетный зал, в котором для сегодняшнего мероприятия сделали перестановку. Теперь вдоль стен помещались длинные столы, накрытые белыми скатертями с вышитыми на них православными буквицами. На столах выстроились всевозможные яства: караваи с вензелями, кувшины с квасом, морсом и медовухой, деревянные блюда с рыбой и мясом, разнообразные салаты из свежих овощей и фруктов и, конечно же, пироги – рыбные, мясные, с капустой, с ягодами и так далее! «Вот почему столько народу набежало, – пробормотал себе под нос молодой опер. – Пожрать на халяву!»

Судя по всему, больше половины людей в зале пришли именно с этой целью. Они без остановки сновали от одного стола к другому, набирая в пластиковые тарелки всего и побольше, а потом устраивались в укромном уголке, поедая добытое и снова хищно устремляясь к яствам. Однако в середине помещения собралась приличная группа людей, в центре которой стоял высокий, представительный мужчина в черной монашеской рясе с большим серебряным крестом на груди. Длинная густая борода обрамляла широкое, но благообразное лицо с гладкой загорелой кожей. Пышные усы не скрывали полных чувственных губ, а из-под четко очерченных темных бровей смотрели большие, чуть навыкате, карие глаза. В целом человек этот выглядел именно таким, каким люди, далекие от религии, представляют себе православного священнослужителя. Он что-то рассказывал окружающим, а они внимали ему с выражением восторга и благоговения на лицах. С того места, где стоял Белкин, нельзя было услышать, о чем говорил благообразный бородач, но оперу очень хотелось это выяснить, поэтому, поставив тарелку с пирогами (которые, кстати сказать, оказались очень вкусными) на стол, он начал проталкиваться сквозь толпу, пытаясь приблизиться к оратору. Внезапно человеческая масса пришла в движение, и Белкин замедлил ход: свет в зале стал менее ярким, какие-то люди принялись расставлять стулья в зале, и только в этот момент парень заметил небольшую сцену, расположенную в дальнем конце помещения. За ней висел гигантский экран, и Шурик решил было, что им покажут какой-то фильм. Он поспешил занять местечко поближе к сцене, чтобы не упустить ничего из разворачивающегося перед его глазами действа, и позже в подробностях доложить обо всем Сурковой. Белкин уважал Аллу Гурьевну. Когда он только пришел в отдел, многие подсмеивались над ним, говоря, что находиться в подчинении бабы – испанский стыд, а никакая не честь. Но Суркова не была просто какой-то бабой – она умна, справедлива и принципиальна, и многие мужчины отдали бы все, чтобы оказаться на ее месте. Но там находилась именно она, вынужденная стойко сносить недоброжелательные взгляды и перешептывания за спиной, прекрасно понимая, что многие представители противоположного пола считают, что гораздо более достойны занимать ее пост. И она отлично справлялась: в этом ей помогали достоинство, профессионализм и чувство юмора, без которого в жизни, как известно, никуда! Вот почему Белкину было так важно доказать свою полезность и получить одобрение Сурковой: из всей команды только она относилась к нему без шутливой снисходительности, а вот Дамир и Антон считали Шурика слишком молодым, чтобы принимать его в расчет, и полагали, что его место, в лучшем случае, за компьютером, а никак не «на земле».

Теперь в зале стало совершенно темно, и Белкин не мог даже различить очертания фигур людей, сидящих рядом. Свет от прожекторов, расположенных где-то наверху, выхватил из кромешной тьмы сцену, высокого человека в рясе и экран за его спиной.

– Возлюбленные дети мои! – зычным голосом начал он, воздев руки к потолку. – Возможно, не все знают, зачем мы здесь собрались, однако каждый, кто пришел сегодня в этот зал, несет в душе боль. Неважно, вызвана она потерей близких или жизненными неудачами – все мы хотим утешения и поддержки…

Поначалу Белкин с трудом сдерживал зевоту, но в какой-то момент его захватила пламенная речь главного действующего лица представления. В отличие от тех проповедей, что Шурику пару раз в жизни довелось слушать, эта была абсолютно понятной, без старославянских терминов, сбивающих с толку и заставляющих напрягать мозг в попытке догадаться об их смысле. Слова священника лились, словно горный поток, достигая потаенных уголков души каждого из собравшихся. В силу возраста Белкин не испытал ни одной тяжелой потери: все его родственники, к счастью, здравствовали, но и он ощутил, как к горлу подступает комок, когда говорящий затронул тему смерти. Женщина по правую руку от Шурика громко всхлипнула и полезла в сумочку за платком.