Почему и я христианин

"Для евангельской науки существенное значение имеет вопрос, чему именно Христос учил и что — лишь ветхозаветно–иудаистический язык, на котором Он учил иудеев, без которого Его слушатели не могли бы Его понять… Не в каждом слове Евангелия нужно видеть Его собственное учение. Когда мы читаем в Евангелии, что приносящий дар свой к жертвеннику, вспомнив о ссоре с братом, должен примириться с ним и тогда уже принести дар свой (Мф. 5, 22–24), то мы здесь не можем видеть евангельского учения о том, что нужно приносить дары к жертвеннику, не можем здесь искать ответа на вопрос, нужны ли ритуальные жертвы. Этот вопрос ясно решается в другом месте, — и решается в смысле пророческих слов, что Бог хочет милости, а не жертвы (Мф.9, 13; 12, 7), а здесь речь только о том, что приносящий жертву Богу должен примириться с братом своим. Евангелие говорит иудею: ты считаешь жертву Богу самым высоким делом: знай же, что мир и милость выше даже жертвы. Этому только и учит Евангелие. Равным образом в похвале бедной женщине, положившей в сокровищницу при храме все пропитание свое (Мф. 12, 41–44; Лк. 21, 1–4), не содержится евангельского учения о том, что нужно жертвовать на храм, ибо вслед за этой похвалой Христос предсказал о разрушении храма, но здесь содержится лишь учение о характере всякого религиозного дела, учение о том, что всякое Божие дело нужно делать, не оглядываясь назад, без компромиссов и без лицемерия — любить до смерти, жертвовать всем. В словах Христа о нечистом духе, который, выйдя из человека, ходит беспокойно по безводным местам, берет с собой семь других духов, злейших себя, и снова овладевает человеком, так что для человека последнее бывает хуже первого (Мф,12, 43–45), выражается лишь та мысль, что для иудеев, отвергнувших Христа, было хуже, чем прежде, м в словах Его об ангелах, приставленных к "малым сим" и всегда созерцающих на небе лицо Отца Небесного (Мф.18, 10), выражается лишь смысл о ценности в очах Божиих всего уничиженного, смиренного и слабого. И это нужно понять совершенно безотносительно к вопросу о местопребывании нечистых духов и ангелов, об их существовании, — Евангелие не решает его ни в ту, ни в другую сторону, не ставит этого вопроса, оно выражает свои мысли на языке иудаизма"…

И еще:

"Евангелие изложено на языке ветхозаветной религии…Если все Евангелие Христа разложить на составные логические элементы, т. е. на тематические отделы, изречения и термины, и сравнить их с библейской и побиблейской иудейской литературою, то окажется, что в Евангелии нет ни одного нового элемента. Целые отделы, напр., эсхатологическая беседа, блаженства, в словесном отношении воспроизводят привычные для слушателей Христа циклы мыслей. Если не все тематические отделы, то все изречения и, во всяком случае, все термины евангельские были знакомы Его слушателям. Изречения "наследовать землю", "в третий день воскреснуть", термины "Царство Божие", "Сын Человеческий", "единородный Сын Божий" и т. д. — все это взято из религиозного ветхозаветного вокабуляра. Евангелие Христа — единственная во всемирной истории книга по безусловной неоригинальности своих элементов и она на волосок отстоит от того, чтобы быть книгой самой неинтересной, заслуживающей внимания только в историческом отношении в качестве отложения своей эпохи…. Сочетание старых слов с новым духом, это и есть наиболее характеристичное для Евангелия. Когда Христос говорил, что "Бог не Бог мертвых, но живых", Он повторял традиционное изречение, в которое влагал однако совершенно новый смысл: тогда как по ветхозаветному представлению Иегова был только Богом живых и не был Богом шеола, по учению Христа для Бога нет мертвых, для Него все живы. Так и все Евангелие есть новое слово на старом языке"…

Чрезвычайно важное сообщение, после открытия Кумранских рукописей, устанавливается терминологическая близость Евангелий еще и к иудейскому сектантству. Возникающие в связи с этим проблемы в настоящее время неразрешимы; но важно знать о факте исторической обусловленности форм, в которых выражалось содержание евангельской проповеди.

Никто не мог "подслушать" Искушения в пустыне (по Матвею, гл.4, по Луке, гл.4). Не значит ли это, что Сам Учитель рассказал ученикам о Своих Искушениях? В таком случае мы имеем здесь бесконечно драгоценное предание о Его таинственном Самосознании. В самом общем смысле можно сказать, что это были искушения подавить "сверхестественным" человеческую СВОБОДУ… В применении к самим Евангелиям подобное искушение состояло бы в том, чтобы дать людям такое священное Писание, в котором все бы "сходилось", не было бы никаких исторических условностей и человеческих привнесений, так что невозможно было бы нам ни в чем сомневаться и оставалось бы только по необходимости признать во Христе Сына Божия. Но нет — не дано нам такого сверхестественного священного текста.