Спустя годы, в ходе поездки в Ресифи ему довелось познакомиться с Мальвиной. Весьма необыкновенной женщиной голубых кровей, красивой внешне, и прекрасной внутренне. Таких, как она, привыкший к общению с эмоциональными итальянками или разного рода путанами, он до сих пор не встречал. Помимо всех достоинств Мальвина Алмейда привлекала честолюбивого нувориша дворянским титулом. Ключом, открывавшим вчерашнему зеленщику двери в высшее общество. Её бедность не была для него помехой, и он решил покорить Мальвину, чего вскоре и добился. Как он сам говорил, с лихвой окупил своё капиталовложение.
Справедливости ради стоит сказать, что Мальвина была для Алвару своего рода слабостью. Единственной нежностью для его чёрствого сердца. Конечно, красота и разница в двадцать два года вынуждали проявлять максимум такта в отношении восемнадцатилетней супруги. Тем не менее, своим благородством, воспитанием, внутренней культурой, добротой она сумела отчасти благотворно повлиять на мужа. Так, с первых дней брака он дал ей относительную свободу. Не препятствовал общению с родными, разрешил привезти с собой няню из Ресифи, позволял уходить из дома, не спрашивая отчёта. Доверял ей. А после рождения желанного наследника, он, вообще, дал ей полную самостоятельность. И особняк, где они сейчас проживали, и его ремонт на баснословную сумму были выбраны, куплены и сделаны целиком по совету Мальвины.
Но по натуре Алвару всё ещё оставался зеленщиком, и никакие миллионы и титулы никак не могли изменить этого. Как говорится, родившийся быдлом, до конца останется таковым. Он искренне считал, что Мальвина и её близкие по гроб жизни ему обязаны. Потому что он их сделал людьми. Вывел из ярма бедности и лишений. Вообще, для Алвару деньги были всем. Для него лица, не обладающие солидным капиталом, входили в некую промежуточную категорию, нечто между людьми и животными. Негров, индейцев, мулатов и прочих небелых, он откровенно не считал за людей. По этой причине, Алло считал и Мальвину ценной вещицей, которую надо беречь и, за которой необходим уход.
– Я никогда не была неблагодарна к тебе Алвару, побойся Господа Бога, – воскликнула Мальвина, и глаза её наполнились слезами. Однако, она из чувства собственного достоинства постаралась сдержать свой плач, и разгорячённый муж ничего не заметил в полумраке.
– Я прекрасно знаю настоящую причину твоей грусти Мальвина! – возопил он, – Да, да, дорогая! Ты там на Севере, наслушалась проповедей своей маразматички тётки! Вот она вдолбила в голову тебе, что негоже супруга слушать! Феминистка, проклятая! Она человеком-то за мой счёт стала, стерва такая! Раньше впроголодь жила, и не было времени думать об этом! Теперь вы сытые, откормленные, с ног до головы одетые, обутые бездельницы! Даже ваши трусы и те на моё бабло куплены! Ты ездишь на дорогой машине куда и когда хочешь! Делаешь всё, что тебе вздумается! Вот и от безделья у тебя голова кругом поехала! Обнаглела настолько, что мужа не уважаешь! Под него ложиться уже перестала! То устаёшь, то болеешь, то у тебя месячные…
– Перестань Алвару! – не выдержала Мальвина. Тон одолжения и грубость, переходящая в хамство, вывели из себя кроткую Мальвину. Она больше не смогла стерпеть, и поэтому воскликнула повышенным тоном, – Ты уже перегибаешь палку. Да, я виновата перед тобой, но только лишь в том, что в последнее время не была достаточно внимательна к тебе и к Аугусту. Но обвинять меня и мою бедную тётушку Бог знает в чём, и тем более в неблагодарности – это уже предел, сеньор! Мало того, что ты хамишь и кричишь на меня, так ещё и несправедливо обвиняешь в том, что я и в мыслях не допускала. За всё время нашей совместной жизни, ежедневно в молитвах я воздаю хвалу Господу нашему, но не за роскошь и богатство, которыми ты так кичишься, дорогой! Вовсе нет. А за семейный очаг и за нашего сына, которого ты мне дал возможность подарить тебе, Алвару. Разве этого мало, чтобы не быть благодарным Богу, – тут Мальвина не сдержалась, дав волю душившим её слезам.
Алвару в душе немного устыдился своей грубости, но, не выдал этого на лице. Логичные доводы жены, её прямой взгляд и чистые, как капли родниковой воды, слезинки, остудили пыл итальянца. Тем более, что эта была первая ссора за все годы их семейной жизни. Обняв жену за плечи, и поцеловав в шею, он произнёс с неаполитанским присюсюкиванием:
– Прости, дорогая. Я обидел тебя. Я не хотел, честно. Но твоё равнодушие меня взбесило. Я люблю тебя, и хочу, чтобы ты не только каждую ночь чувствовала бы силу моего любовного мускула, но и всегда видела бы мою заботу и внимание к тебе, дорогая. Понимаешь?
– Мы оба очень устали. Давай уже поспим, а то гляди, скоро заря займётся. Спокойной ночи, Алвару, – ответила Мальвина, повернувшись спиной.