Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

9 апреля 1801 г. Фрэнсис Седжвик написала отцу о своем будущем муже Эбенезере Уотсоне (чье предложение руки и сердца она первоначально отклонила): «Хотела бы я, чтобы мои собственные качества хоть в какой-то мере соответствовали его достоинствам… Что касается меня, какой бы ничтожной я ни была, я могу лишь надеяться, что принесу немного счастья кому-нибудь, и когда-нибудь вы будете вознаграждены за всю вашу доброту ко мне»[305]. Женщины открыто говорили поклонникам о своем чувстве неполноценности. Чувства Фрэнсис Седжвик отнюдь не единственный случай, подобные ощущения были широко распространены на протяжении всего столетия. Например, в своем исследовании, посвященном ухаживаниям и сватовству в XIX в., Эллен Ротман предположила что, придерживаясь более идеалистических взглядов, женщины чаще мужчин боялись, что их поклонники имеют слишком высокое мнение о них. Учительница из Лонг-Айленда умоляла своего жениха: «Поскольку ты думаешь обо мне так возвышенно, намного лучше, чем я заслуживаю, мне бы хотелось, чтобы ты узнал меня такой, какой я являюсь на самом деле: слабой, хрупкой, порывистой и своенравной»[306]. Гарриет Кокс, после помолвки с Альбертом Бледсоу испытывала те же чувства, но выразила их в «личном» письме: «Глубина его чувств и пылкая привязанность не должны вызывать во мне тщеславие, ибо я знаю, что он слишком переоценивает меня». Одна женщина из Нью-Йорка, Персис Сибли, пытаясь предостеречь поклонника от ошибки, писала ему: «Не думайте, что у меня нет недостатков, ибо, без сомнения, их предостаточно. Я не хочу, чтобы вы разочаровались, считая меня безупречной». Сибли считала, что ей не удалось убедить жениха в своей небезупречности. И она представила себе «суровое испытание», с которым столкнется после замужества, когда «увидит, как пелена спадает с его глаз», слепо поклоняющихся ей как совершенству. «Переоценка губительна для всех»[307]. И Мария Пирсон «считала себя недостойной любви Эфраима (ее поклонника) и не заслуживающей его похвалы»[308]. Там, где Эфраим видел «все, что в его воображении когда-либо рисовалось ему как образ женщины, способной сделать [его] счастливым», она видела лишь обычную женщину, полную сомнений и неуверенности в себе[309].

И последний пример, Сэмюэль Клеменс (Марк Твен), ухаживая за Оливией Лэнгдон, писал:

Пожалуйста, не обижайтесь, когда я хвалю вас, Ливи, ибо я знаю, что говорю чистую правду. И все же один недостаток я признаю — это самоуничижение… Однако, как бы то ни было, ваше самоуничижение — это добродетель, заслуга, ибо оно происходит от отсутствия эгоизма, который является одним из самых серьезных недостатков[310].

В Англии, имевшей так много культурных связей с США, мы наблюдаем сходные представления о себе, например, в переписке между Элизабет Барретт и Робертом Браунингом. Для современного наблюдателя поразительно, что немалая часть переписки Барретт и Браунинга посвящена утверждениям Роберта об уникальности и исключительном характере Элизабет и ее возражениям против этих заявлений. В письме, написанном в сентябре 1845 г., Элизабет утверждает: «То, что вы вообще заботитесь обо мне, с самого первого часа и до сих пор вызывает у меня неподдельное удивление — и я не могу избавиться от боли, которую иногда испытываю, думая, что для вас было бы лучше, если бы вы никогда не знали меня»[311] (курсив мой). В феврале 1846 г., когда процесс ухаживания был уже в самом разгаре, Элизабет написала: «Ничто не смущает меня больше, чем ваша любовь»[312]. И в марте 1846 г.: «Если вы будете продолжать превозносить меня так высоко благодаря вашей способности любить, я могу не оправдать ожиданий, которые вы возлагаете на меня»[313]. Каждое из таких заявлений, в свою очередь, вызывало сильный протест со стороны Роберта и только усиливало его признания в любви и приверженности. Вот еще один пример, Джейн Клермонт, бывшая некоторое время любовницей лорда Байрона, отошла от пассивной роли, которую ей следовало играть, и все же, уважая условности любовных писем, писала ему: «Я не жду, что ты меня полюбишь, я не достойна твоей любви. Я чувствую, что ты выше меня, но, к моему великому удивлению, скорее к моему счастью, ты проявил пыл и страсть, которые, как я полагала, больше не живут в твоем сердце»[314].