Почему люди разные. Научный взгляд на человеческую индивидуальность

Этнографы обнаружили примеры, оспаривающие представления о том, что наши способности распознавать и называть запахи ограничены структурой и функциями мозга[300]. У народа серер-ндут из Сенегала есть пять абстрактных названий запахов. Pirik – это запах бобовых стручков, помидоров и различных духов, в то время как heɲ – запах сырого лука, арахиса, лайма и самих серер-ндут[301]. У племен охотников-собирателей и кочевников, живущих на Малайском полуострове и говорящих на языках маник и джахай, есть около 15 абстрактных терминов для запахов. Например, джахайское слово itpɨt можно использовать для описания запахов мыла, бинтуронга (местное животное), дуриана и некоторых цветов[302]. Маникское слово miʔ используется для описания запаха костей животных, грибов, змей и человеческого пота[303]. Наверное, неудивительно, что говорящие на языке джахай лучше, чем англоговорящие, различают как знакомые, так и незнакомые запахи[304]. Чтение литературы наводит меня на мысль, что идентификация объектов по запаху и с помощью зрения – принципиально разные процессы в мозге. Тем не менее даже в пределах ограничений системы идентификации богатый опыт по оценке запахов, подобный опыту охотников-собирателей, может расширить описательный лексикон запахов.

Можем ли мы стать похожими на джахайцев путем тренировок? Бьянка Боскер работала репортером, жила в Нью-Йорке и не имела никакого отношения к вину или еде, когда поставила перед собой задачу за полтора года сдать сертификационный экзамен Court of Master Sommeliers, знаменитый своей трудностью. И ей это удалось. Она рассказывает о том, как пыталась стать экспертом по вину, в уморительной и информативной книге “Придурок среди пробок” (Cork Dork). Вот что пишет Боскер:

Вино мне нравилось в том же смысле, что тибетские куклы или физика элементарных частиц – я понятия не имела, что происходит, но радостно улыбалась и кивала. Одно из занятий, которые требуют для понимания гораздо больше усилий, чем стоит прикладывать… Я была заворожена людьми, обладавшими той тонкой чувствительностью, какой, как я прежде полагала, обладают только немецкие овчарки, натасканные на поиск бомб.

Чтобы превратиться из новичка в сертифицированного сомелье, ей нужно было узнать много нового о винодельческих хозяйствах, винограде и сочетании блюд, а также о том, как с апломбом сервировать вино. Но самое главное, на экзамене надо было определить два неизвестных вина, красное и белое. Для этого ей пришлось сперва отточить нюх, выпив тонну вина и сосредоточиваясь изо всех сил, чтобы выделить компоненты запаха, вкуса, ощущений во рту и видимые эффекты. Она научилась раскладывать восприятие на отдельные ощущения – от цвета вина в бокале и силы жжения спирта на языке до слабого запаха фиалки, который может исходить от орегонского пино-нуара. Еще она должна была научиться облекать ощущения от дегустации в слова, а поскольку ее родной язык – английский, а не джахайский, слова носили описательный характер: “нотки тропических фруктов и свежей травы” и т. д.[305] В каком-то смысле ей пришлось полтора года тренироваться, чтобы овладеть обонятельным языком, который человек, говорящий на джахайском, приобретает уже к 12 годам.

Следует ожидать, что хорошие специалисты по винам, а также парфюмеры и другие специалисты по запахам гораздо лучше среднего человека распознают отдельные знакомые запахи. Однако, когда знакомые запахи смешиваются, даже самые опытные в мире нюхачи с трудом могут определить более трех или четырех компонентов – не намного лучше, чем обычные люди[306]. Похоже, существует жесткий предел для определения запахов в смеси, который невозможно превзойти даже при самых интенсивных тренировках. Это наводит на мысль: а о чем же говорят специалисты по винам, когда перечисляют десять и более запахов во время дегустации?