Долгое время страх воспринимали как оборотную сторону умения предвидеть будущее. Чем больше сценариев будущего мы можем представить, тем больше тревоги по поводу сценария, которого хотелось бы избежать. С таким продвинутым мозгом, как у нас сейчас, мы можем представить множество сценариев будущего и осознать, как наши действия ведут к реализации различных вариантов. Это помогает нам планировать, одновременно являясь источником тревоги, ведь мы можем представить и такое, чего хотели бы избежать. Страх — цена, которую мы, люди, вынуждены платить за интеллект.
В начале ХХ века австрийский психиатр Зигмунд Фрейд выдвинул другую теорию. Он считал, что страх часто связан с вытесненными неприятными переживаниями в детстве. Фрейд воспринимал человеческую психику как поле боя, где одни части подсознания пытаются спрятать мучительные воспоминания, а другие оживить их. Страх, по мнению Фрейда, и есть результат этих внутренних баталий. Если бы мы только умели идентифицировать и перерабатывать все эти мучительные воспоминания, внутренние бои прекратились бы и страхи исчезли бы.
Давайте проведем мысленный эксперимент, чтобы понять идею Фрейда. Представим, что я, человек тревожный, обратился бы в его клинику в Вене в 1920-е годы. Фрейд уложил бы меня на терапевтическую кушетку, провел рукой по седой бороде и попросил пересказать самые травматические воспоминания детства. Я ответил бы, что у меня нет особо травматических воспоминаний детства, ибо в целом считаю его безоблачным.
«Ошибаешься! — ответил бы мне Фрейд. — Твоя невротическая склонность связана с тем, что с тобой в детстве случались ужасные вещи, которые ты вытеснил из сознания. Если ты проведешь на моей терапевтической кушетке достаточное количество часов, мы наверняка выкопаем какую-нибудь детскую травму, которую ты предпочел забыть, мы сможем переработать ее вместе. Возможно, обнаружится, что родители однажды забыли тебя на пляже или же поколачивали за то, что ты не убрался в комнате. Что-нибудь всплывет, можешь не сомневаться!»
Заслуга Фрейда состоит в том, что мы заговорили о глубинных чувствах, но в свете современных исследований его идеи выглядят абсурдными. Все меньше людей воспринимают их всерьез, и это хорошо, ведь раньше в появлении страхов обвиняли родителей. Я не отрицаю, что трудное детство увеличивает риск тревожных расстройств. Тяжелый стресс в первые годы жизни сигнализирует мозгу, что мир, в который мы попали, опасен для жизни, в результате чего мозг накручивает систему оповещения, делая пожарную сигнализацию суперчувствительной. Однако нейрофизиологические и психологические исследования не доказали связи страха с вытесненными воспоминаниями, зато выявили генетическую предрасположенность.
Причина этого лирического отступления с опровержением Фрейда в том, что его теории получили колоссальную известность, и не только среди психологов и психиатров. Фрейд оказал влияние на писателей, художников и режиссеров — среди них Сальвадор Дали, Стенли Кубрик и Альфред Хичкок, — а через этих законодателей мод и на широкую общественность. Так что мы не можем отрицать, что Фрейд повлиял на наше восприятие собственной психики. Важно знать теории Фрейда, ибо они изменили взгляд на страх: то, что раньше было нормальной частью жизни, стало болезнью, которую надо лечить.
Подход, базирующийся на достижениях современной науки, гласит, что страх — естественный защитный механизм, всегда оберегавший нас от опасностей, и он обычно признак того, что мы функционируем нормально. У некоторых людей, в том числе и у меня, особенно сильные защитные механизмы и, как следствие, повышенная тревожность. Кто-то наделен более слабыми защитными механизмами и испытывают меньше страха. Но почти все испытывают его больше, чем надо.
Теории Фрейда по поводу страха выглядят глубокомысленными, но это не более чем догадки. Почему они привлекли такое количество людей? Возможно, потому, что Фрейд давал надежду: от страха можно избавиться. Эта мысль, конечно же, привлекательна, но, как вы уже, я надеюсь, поняли, не очень-то реалистична в свете того, как мы устроены.
Очень надеюсь, что, если вы испытываете проблемы со страхами, вам не показалось, что эта глава их преуменьшает или объявляет несерьезными. Я заметил, что биологический подход к страху позволяет многим взглянуть на него со стороны. В моей практике случалось, что клиенты говорили: «Опять у меня амигдала разыгралась» или «Паническая атака — ложная тревога, подтверждающая, что я нормально функционирую». Осознание этого успокаивало. Страх перестает выглядеть хаотичным и непредсказуемым, даже обретает некую логику, благодаря чему люди воспринимают его как естественное явление. Осознание, что у внутреннего хаоса есть четкая цель и определенная структура, не только успокаивает, но и позволяет человеку наблюдать за своим эмоциональным состоянием (этому же способствует почти любой вид психотерапии). Я понял, что рассмотрение страха с точки зрения мозга может выполнять ту же функцию.