Почему мне плохо, когда все вроде хорошо. Реальные причины негативных чувств и как с ними быть

Расшифровка генома оказалась в высшей степени революционным шагом, открывшим новые возможности для лечения целого ряда различных заболеваний. Однако существуют исключения, в частности депрессия. Ученые надеялись найти один-единственный ген, скрывающийся за биологическим механизмом, на который можно было воздействовать таблетками, но не нашли. Так же, как и гена, вызывающего биполярное расстройство, шизофрению или страхи. Вместо этого обнаружили сотни и даже тысячи генов, каждый из которых может повлиять на развитие депрессии.

По мере того как надежды найти несколько отдельных весомых генов депрессии рассыпались в прах, возникла новая мистерия. Оказалось, гены, повышающие риск депрессии, совершенно обычные и есть почти у каждого из нас. Возникает вопрос: зачем они нам? Разве эволюция не должна была отсортировать их? Ведь депрессия представляет проблему не только сегодня — наверняка и нашим предкам, охотникам-собирателям, приходилось тяжело от утраты способности радоваться и перехода в состояние внутреннего тления. Зачем же мать-природа создала так много уязвимых, если целых 280 миллионов людей страдают от депрессии?

Отношения с вирусом — не с людьми

«Тяжелее всего по мне ударили нарушения сна. Я ложилась рано, засыпала через пару часов и просыпалась в половине третьего с бешеным сердцебиением и жуткими страхами. Через три недели это прекратилось. На меня навалилась апатия. Я перестала отвечать на телефонные звонки. Находила отговорки. Нужно работать. Занята. В конце концов люди перестали звонить.

Теперь у меня возникла огромная потребность в сне, и, хотя я спала по 12 часов в сутки, все равно не чувствовала себя выспавшейся. Время от времени меня охватывала почти безумная тревога. В какой-то момент у меня даже стали появляться мысли свести счеты с жизнью, чтобы избавиться от всего этого. К счастью, из-за апатии я не могла подумать о том, как это осуществить.

В конце концов я обратилась за помощью, стала принимать лекарства и посещать психотерапевта. После четырех месяцев лечения ситуация постепенно начала меняться, но так медленно, что мне самой улучшения были не очевидны. Только через полгода я увидела свет в конце тоннеля и сейчас чувствую себя сносно. Но я ни за что не хочу больше оказаться в той ситуации и сделаю ради этого все, что угодно».

Это рассказывает 43-летняя медсестра во время приема, на котором мы обсуждаем результаты ее медикаментозного лечения. Меня потрясает контраст между тем, как хорошо женщина чувствует себя сегодня и как плохо ей было раньше. Как дело зашло настолько далеко, что моя клиентка даже подумывала о самоубийстве? Она рассказывает, что предшествовало душевному срыву. В течение нескольких лет она находилась в постоянном стрессе из-за серьезных проблем у детей в школе, и их обследовали на предмет нейропсихиатрических диагнозов. Последней каплей стали проблемы на работе. Женщину назначили ответственной за реорганизацию в своем отделении, хотя она не только не видела в этом смысла, но и сомневалась в своих силах. В таком напряженном состоянии она провела почти год. Реорганизацию закончили, одновременно улучшилась и домашняя ситуация: дети получили помощь детского психиатра, им оказывали поддержку в школе. И вот когда вроде бы все утряслось, у моей клиентки наступил срыв, который едва не довел ее до самоубийства. «Как будто бы стресс догнал меня, едва я немного расслабилась», — объяснила она мне.

* * *

Я уже потерял счет клиентам, которые аналогично этой 43-летней женщине впадают в глубокую депрессию после периода сильного стресса. Долгое время я воспринимал это как признак некоей поломки, ведь, по идее, здоровый мозг должен развиваться от выполнения задачи и становиться стрессоустойчивым — подобно мышцам, которые укрепляются от тяжелой работы. Опускаться во тьму, когда стресс остался позади, — явно признак болезни.