Почему молчит Заратустра

–Но почему вы же боитесь боли? Зачем не хотите вы, чтоб людьми вы стали?

Все больше и больше людей окружало скамью. Всё громче звучали слова Заратустры. И те, что были позади собравшихся кричали в ответ-

–Не слышим тебя мы, Заратустра! Кричи во все горло нам свои истины, мы тоже хотим услышать твои слова.

И после слов этих помрачнел мудрец на скамейке, и сказал он еле слышно-

–Истину слушают шепотом. А коль вам не слышно – так боритесь за место слушающего. Истина не достаётся тем, кто стоит в конце слушающих.

И пол толпы разошлось. Не хотели их широкие уши внимать своей узкой душе.

Тогда стали вопить с передних рядов слушающих:

–Лишь статусом первых вы заняли это место. Но его тоже надо завоевать, дабы было оно ваше, а не просто занятым вами. Вот только почему никто не противится вашему праву первых?

И первым это не понравилось – ушли и они. Остались лишь те, кто стояли посередине.

–Теперь вы – и первые, и последние. Так скажите, по своему или по общему интересу открыты ваши уши? И, открыв уши, открыли ль вы душу? Готова она внимать моим речам?

Поглядели друг на друга средние, и тоже ушли. Остались только я и Заратустра.

–Люди стали слишком скоро видеть непобедимое в полумёртвом. Словами я смог их ранить, но разве клинок – слова мои?

Так говорил мне Заратустра, на что отвечал ему я:

–Слишком быстро теряют они внимание к затухающим кострам. Каждую секунду приходится поджигать поля, чтоб на дым и копоть собирались любопытные. Мало теперь человеку простого знания, что есть огонь.

О сером и чёрном.

–Откуда берется враг? – так спросил меня Заратустра.

–Враг появляется из двух цветов – черного и белого. И встретив серое – находим мы врага, смешивая и свои душевные краски.

Враг – это звание, враг – это честь. Без врага – ты станешь смиренным, смиренный ты станешь скоро – увядающим. Увядание твоё приведет к увяданию души, отчего ты станешь не человеком, а лишь смиренным.

Похвалил мой ответ Заратустра. Тогда он меня спросил так:

–Много ли сейчас серых, смешанных, сомневающихся душ? Много ли из них смогут свою серость превратить в светящуюся бесконечность?

Не знал я ответ на этот вопрос, вогнал меня он в размышления. И предложил я Заратустре спросить государей об этом. Ведь кто должен знать больше обо всех, нежели Государь.

Добравшись до кошерных хором, встретили мы Государя.

–Государь, скажи нам с мудрым Заратустрой, много ли серых душ в государстве?

Ответил на то нам Государь:

–Все нынче – серые. Запретил я Белых и Чёрных – грозятся они быть врагами моими. Мне власть дана, так значит она – моя жена и рабыня. Так пусть её мужьями и рабами будут люди.

–Ошибаешься ты – и серых уже нет, – говорил Заратустра, – ты убил серость. Каждый серый твой – светло-розовый; как гордиться такой может сотворенной тобой серостью?

Устав от всех красок людских, решил и я побросаться словами:

–Раз боишься ты цвета, так сгинь! Коль жена и рабыня твоя – подарок, то не твои они, не боролся ты за это. А если уж и твои они, то почему боишься ты, что отберут этот дар?

Не понравилось это Государю, стал от слов этих он за бумагой тянуться.

–Нужны фонари блуждающим во тьме, а нынче, блуждающие – весь народ. Ты – фонарь у болота, не в горы ведёшь ты потерянных. Нужны фонари блуждающим во тьме, но раз ты – фонарь у болота, так погасни.

Пока говорил это я, на бумаге Государя появился указ -

–Запретил я и Заратустру, и Номена. Вы – не любите людей и опасны. Не хочу я опасностей себе и народу.

И вывели нас на темную улицу из кошерных хором.

Об иссохших и тихих.

На улице темной, подняв тело и дух, пошли мы по мрачным закоулкам. Вдруг разверзлись небеса и зарыдали, роняя слёзы свои на нас и землю. Быстро залились морщины дорог, стали зеркалами все пути – сколько звезд было в них!

Видимо, печаль небесная была серьезна и тепла, раз минуя пару улочек были мы насквозь промокшие.

Выйдя на новый переулок, наши с Заратустрой глаза увидели стоящего прямо под дождём безумца – он кричал, но приглушенно, как будто не крик это был, а удар по дереву.

–Отчего ты кричишь рёбрами, а не душой? Отчего кричишь, а не ликуешь или плачешь? Или тебе нравится походить на жабу? – так обратился к безумцу Заратустра.

Повернулся он к нам и на лице его были размазаны чернейшая печаль и фиолетовое пламя сумасшествия.

–Тише, незнакомцы! Вы отпугнули от меня море.

Разозлившись, ответил я ему-

– Что в тебе за море, раз сотрясаться нужно, чтоб оно заволновалось бурею? Не сам ли ты – лишь штиль? Ни в один парус не подует свежий ветер, великий убийца бури – Штиль!

Начал икать тогда безумец, стыд его перешёл в злой крик и смех – грохочущий треск его надломленной души. И только слёзы небес бежали по лицу его, – глаза Безумца не могли родить ни слезинки. Он был – бесплоден. Был он – с мёртвыми глазом и мёртвым морем.