Почему нет?

– Зачем? Хочешь посмотреть…

– Хочу кое-что показать.

Щелкает замок, и я чувствую, как из груди вверх по горлу поднимается рычание. Сам не понимаю, что меня так вывело, но раздражение и злость неумолимы. И они направлены не на саму Ясмину, а на ситуацию, которую она создала. Ситуацию, в которую я не хотел возвращаться. Все как-то абсурдно, смазано. Со мной больше так не бывает. Я всегда точно знаю, что сказать и сделать. Знаю, чего ожидать и от себя, и от людей вокруг, но сейчас я словно слепой, слоняющийся по бесконечности. Тяну дверь на себя и решительно переступаю порог. За спиной раздается глухой хлопок, и Ясмина смотрит мне в лицо, бесстрашно демонстрируя слипшиеся мокрые ресницы и влажный блеск на щеках.

– Нравится? – спрашивает она с издевкой.

Прищуриваюсь и выпускаю из пальцев туфли, что с грохотом падают на пол. Чушь! Все чушь! Пустая бравада! Скольжу взглядом сверху вниз. Ясмина уже избавилась от пиджака, ноги босые. Ей не на что жаловаться. Абсолютно. Симпатичное лицо, высокая грудь, тонкая талия и соблазнительный изгиб бедер. Изящные запястья, тонкие лодыжки. И она прекрасно знает, что хороша. Она себе нравится, иначе не надела бы такое открытое платье. Дело не в комплексах, совсем нет. Возвращаюсь к черным глазам и тяжело вздыхаю.

– Ты и правда хороший, – криво ухмыляется она. – Но не стоит, Ярослав. Ты не обязан.

– Говоришь так, будто знаешь, о чем я думаю.

– Догадываюсь. Ты хочешь меня утешить, чувствуешь ответственность. Тебе определенно нравится играть в героя.

Спазм сжимает мою гортань. Да как она это делает? Текила открывает экстрасенсорные способности или только усиливает их? Так вот почему я друзей раздражаю? Вот что они чувствуют?

Бегло оглядываю комнату: слева администраторская стойка, выкрашенная в матовый черный, позади виднеется парикмахерская мойка с кожаным креслом, а справа широкое зеркало от пола до потолка и вешалка-штанга. Здесь еще должен быть кабинет для татуировок с креслом-трансформером, я видел его на фото. Там она спать собралась? Почему не поехала домой? Хочет побыть одна? Так сильно больно?

– Что ты хотел мне показать, Ярослав? – На этот раз ее голос совсем безжизненный, а вот взгляд… пробивает насквозь.

– Ты ведь уже догадалась. – Делаю небольшой шаг вперед. – И именно поэтому ты меня впустила.

– Туше, – произносит она не моргая.

– Что ты делала в баре одна в свой день рождения?

– Пришла за подарком.

– И где он?

– Оказалось, подарки кончились.

– Ты всегда загадками говоришь?

– Бабушка научила. Все время твердила, что нельзя позволять мужчине думать, что он тебя знает и понимает. Иначе ему станет скучно и он уйдет.

– Она может тобой гордиться.

– Уже нет.

– Ясмина…

– Яся, – поправляет она. – И бабушка жива, соболезнования не нужны. По крайней мере, по этому поводу…

Мой сердечный ритм критически ускоряется, и я задерживаю дыхание, опуская ладонь на свою макушку, будучи абсолютно уверенным, что обожгусь.

– Ты просто нечто, – выдыхаю обескуражено.

– Я просто в хлам, – смазанно хихикает она и пятится вглубь студии. – Может, присядем?

Недоверчиво выгибаю бровь. Снова перемена настроения?

– Ты можешь уйти, если хочешь, – говорит Ясмина и усаживается в кресло у мойки, подгибая ноги и расправляя подол платья.

– А ты этого хочешь?

– О-о-о… принц Ярослав, вы меня смущаете. Поберегите девичье сердце.

Смех зарождается в груди и вырывается громким хохотом из горла. Это какой-то абсурд, но мне даже нравится. Ясмина расслабленно улыбается, а я шагаю вперед.

– Возьми себе стул, – кивает она на широкий проход в стене.

– Разве ты не хочешь сидеть у меня на коленях?

– Эй! А где скромность?!

– Ты ведь все равно не вспомнишь. Чего мне стесняться?

– И то верно. А ты хорош.

– Спасибо, – хмыкаю я и тяну по полу тяжелый парикмахерский стул.

Сажусь напротив, Ясмина ставит локоть на подлокотник и кладет голову на ладонь. Смотрим друг на друга в молчании какое-то время, словно каждый из нас пытается мысленно влезть в голову другому.

– Жалко меня, да? – Ясмина первой нарушает тишину.

– В этом нет ничего постыдного.

– В чем?

– В том, чтобы не скрывать боль.

– Я и не скрываю. Я на самом дне отчаяния, но вопрос в другом… – Настораживаюсь, и она довольно улыбается. – Сколько бездомных котят и щенят в твоем доме?

– Что?

– Почему тебе не плевать на несчастья других?

– Может, только тебе повезло.

– Хочешь сказать, я особенная? Еще одна сладкая ложь. Какой же ты… манук^[2].

– Что ты сказала?

– Что ты очень милый в своем желании победить дракона, которого зовут «чужая боль».

Нет, ну как же бесит! Она все попадает и попадает, а я только мажу. Наклоняюсь вперед, упираясь локтями в колени, и опускаю подбородок на сцепленные в замок пальцы.

– А тебе не приходило в голову, что я все это в корыстных целях? Мы с тобой одни, вокруг только закрытые магазины и кафе. Плюс твоя мексиканская амнезия и все такое. Вдруг я психопат. Могу сделать что угодно, и никто не узнает. Даже ты.

– Не-а. Не страшно.

– И это плохо, Ясмина. Очень плохо.

– Да, я знаю. Но в этом вся прелесть моей… как ты сказал? Мексиканской амнезии? Напомни мне потом это название, классное.