Почему он нас уничтожал?

Возникает вопрос: неужели исследователи до сих пор не ознакомились с советской демографической статистикой, которая доступна уже 17 лет?

Я уже писал в газете «День», что в начале 1991 года моя с Максудовым статья была издана в «Українському історичному журналі». По моим подсчетам, прямые потери составляли 3238 тыс. человек, а с поправкой на неточность данных о механическом движении населения — от 3-х до 3,5 млн. Совокупные потери (с учетом снижения рождаемости в голодные годы) повышались максимум до 5 млн. человек. Максудов не желал учитывать данные государственной статистики о механическом движении народонаселения (на мой взгляд — безосновательно), и потому его расчет потерь колебался в диапазоне 4–4,5 млн., а с учетом снижения рождаемости — до 6 млн. человек.

Пользуясь иной методикой подсчета, которая давала возможность определить только совокупные потери между 1926-м и 1939 годами, Сергей Пирожков опубликовал в 1992 году свой результат — 5,8 млн. человек за 12 лет. Эта величина, как мне кажется, ближе к моему подсчету потерь за 1932–1933 годы, нежели к результату Максудова. Добавлю к этому, что в ответ на вопрос редакции «Экономических известий» директор Института демографии и социологических исследований НАН Украины академик С. Пирожков заявил, что прямые и опосредствованные потери в результате Голодомора составляли в УССР 4,6 млн. человек (24 ноября 2006 года). Такой результат следует из аналитического труда французских демографов, длительное время изучавших советские статистические источники.

С. Виткрофт отказался подписывать нашу с Максудовым статью. Мне казалось, что этого добросовестного исследователя тогда напугало слишком большое количество жертв, полученное путем беспристрастного анализа источников. Но в дополнении к документальному сборнику «Трагедия советской деревни», который вышел в Москве в 2001 году, он опубликовал свою оценку прямых потерь: по Украине — от 3-х до 3,5 млн., по СССР в целом — от 6-ти до 7 млн. человек. То есть эта оценка также совпадает с данными, опубликованными еще в 1990 году.

Таким образом, оценка количества жертв Голодомора в Украине, сделанная на основании анализа демографической статистики в разное время и разнообразными методами, приблизительно совпадает. Материалы статистики доступны и уже опубликованы, в том числе за границей, верификация расчетов не представляет проблемы. Официальным представителям Украины, когда они выступают перед отечественной и зарубежной общественностью, стоило бы отказаться от статистики, озвученной впервые в публикациях украинской диаспоры в 50-х годах. Доказательная база геноцида должна базироваться на анализе данных, который выполнен в академических учреждениях Украины.

Послесловие

Хотелось бы, чтобы к аргументам, приведенным в этой статье, прислушались те, кто намерен довести до логической развязки дело с юридическим определением Голодомора как геноцида в стенах ООН. Хотелось бы также, чтобы те, кто встречает в штыки это намерение, видя в нем только стремление получить преимущество в политической борьбе, почувствовали весь ужас того, что происходило в нашей стране в 1932–1933 годах. У нас одна на всех страна, и все мы должны одинаково относиться к Голодомору. Унизительность превращения его в «прощенный Холокост» должен почувствовать каждый.

Год тому назад на сайте www.anti-orange.ua появилась статья журналистки из витренковского окружения Мирославы Бердник. Толчком к ее написанию послужили государственные мероприятия, связанные с Днем памяти жертв Голодомора. В статье очень зло комментировалось стремление В. Ющенко добиться признания Голодомора геноцидом. Но меня поразило ее начало. Думаю, что оно поразит кого угодно:

«26 ноября 2005 года в Украине с большой помпезностью отмечали скорбную дату —72-летие голода 1932–1933 годов. При иных обстоятельствах я бы никогда не стала затрагивать эту тему: у меня в 1933 году во время голода умер прадед. Умер красивой смертью — отказался от своей пайки той скудной пищи, которая имелась, чтобы выжили внуки».

Думаю, что М. Бердник принадлежит к младшему, по сравнению с моим, поколению, потому что у меня в 1933 году умер дед. Невзирая на разницу в возрасте, она воспринимает прошлое таким, каким оно показано в советских учебниках истории. Информация о Голодоморе не вышла для нее за пределы семейного знания. Не сомневаюсь в причинах такого феномена: эта информация была политизированной, следовательно — неубедительной.

Хотел бы закончить статью суждением, которое высказал 12 февраля 2003 года на парламентских слушаниях: «Не нужно придирчиво выяснять, какой народ пострадал больше, какой меньше в период между двумя этими датами — 1914 годом и 1953-м. Украина обязательно оказывается на первом месте. Гибельные последствия четырех десятилетий между началом Первой мировой войны и смертью Сталина чувствуются и до сих пор. В Украине не рождаются правнуки погибших в 1933 году и праправнуки тех, кто погиб в 1914 году. Если бы не катаклизмы, то в Украине в начале XXI века жил бы стомиллионный народ».