Почему он нас уничтожал?

Чем была советская государственность в своем первоначальном измерении? Суть большевистской диктатуры Ленин определял в немногих словах: «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть» (Полн. собр. соч., т. 41, с. 383). Источником диктатуры большевики называли не собственную партию, а пролетариат. Вместе с тем они утверждали, что государственной формой диктатуры пролетариата являются советы, а революционным авангардом пролетариата — только их партия. Из этого следовало, что в России все-таки была установлена диктатура партии.

Это была своеобразная диктатура. После слияния с советами в ноябре 1917 года ленинская партия превратилась в государственную структуру, сохранив внешний облик политической партии. Численность ее начала гипертрофированно расти, но никто из членской массы не чувствовал себя диктатором и действительно не был им. Масса была лишь «приводным ремнем» от вождей к народным низам. Руководящие партийные деятели, которые не входили в Центральный комитет, тоже были лишь проводниками диктатуры, которая реально принадлежала сначала ЦК, с 1919 года — политбюро ЦК, а с 1929 года — сталинской команде в политбюро.

Однако парткомы, начиная от Центрального комитета, брали на себя лишь небольшую часть государственных функций. Львиная доля непосредственной управленческой работы возлагалась на исполкомы советов. Благодаря такому размежеванию функций партия сохраняла за собой политическую власть, но освобождалась от ответственности за рутинные дела. Исполкомы советов лишались политического влияния, но наделялись в полном объеме распорядительными функциями.

Двуединую конструкцию власти следует признать гениальным изобретением Ленина. Но и она не была целиком безопасной для центра, который следовало бы назвать не Москвой, а Кремлем. Москва — это столица Российской Федерации, которая оказалась наиболее обделенной в правах союзной республикой после того, как вожди большевиков превратили всероссийский ЦК РКП(б) во всесоюзный орган компартийной диктатуры. Хотя Россия была государствообразующей республикой, общесоюзный центр не стремился ни отождествить себя с ней (этому мешала конституционная конструкция СССР), ни создать в Москве конкурентный центр российской власти.

Чем же была советская государственность в ее национальном измерении? В руках советов, в том числе национальных, сосредоточивалась реальная исполнительная власть. Пока эта власть контролировалась непосредственно Кремлем, угрозы для распада СССР не существовало. Если бы контроль явочным порядком перетек в региональные структуры партии (вследствие кризиса власти в центре), то угроза распада становилась реальной. Наибольшая потенциальная угроза ассоциировалась в Кремле в Украиной — республикой с прочными традициями национальной (но не советской!) государственности. Эта республика граничила с Европой и по своим экономическим ресурсам, включая человеческий потенциал, не уступала всем другим национальным республикам, вместе взятым.

Во время образования СССР Ленин убедил вождей второго эшелона в том, что высокий статус национальных государств советского типа можно считать безопасным, поскольку любая инициатива с их стороны парализуется по партийной линии. Однако для национальных республик с таким высоким статусом пребывание в тоталитарном «государстве-коммуне» оказалось смертельно опасным. Чтобы воспрепятствовать угрозе повторного распада империи в условиях острого социально-экономического кризиса, Кремль мог применить любые средства…

Массовые репрессии сталинской эпохи четко различимы по своей направленности — социальной, этнической, национальной, территориальной. Украина на четверть столетия, то есть на весь период сталинской диктатуры, оказалась в эпицентре репрессий. Сталин боялся Украины и не доверял даже тем ее руководителям, назначение которых происходило под его собственным контролем. «В Украинской компартии (500 тысяч членов, хе-хе) обретается не мало (да, не мало!) гнилых элементов, сознательных и бессознательных петлюровцев, наконец — прямых агентов Пилсудского», — писал он с курорта Кагановичу

11 августа 1932 года. Получив сведения о том, что десятки райпарткомов высказались против навязанного Украине плана хлебозаготовок, он заявил в этом письме прямо и недвусмысленно: «Украину можем потерять…, как только дела станут хуже». Отсюда видно, что генсек осознавал опасность суверенизации УССР в случае кризиса в центре. Это не удивительно, ведь объективные основания для суверенизации республик всегда существовали. Более того, они были реализованы в 1989–1991 годах.