Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик

– В середине 1990-х я ездил из Бишкека в Торугарт и проезжали через Нарын на китайско-киргизской границе. Сопровождавший меня майор-таможенник спросил: «Скажите, а вы знакомы с Каримовым, президентом Узбекистана?» Я ответил, что знаком. «А вы видели его лично?» «Видел не раз, встречался», – отвечаю. «Вот бы нам такого президента!»

– Я же говорю. Тогда на юге Киргизии всюду – но особенно в узбекской части – президентом считали его. Меня признали только к концу 1990-х, когда установилось крепкое межэтническое согласие и когда мы там открыли узбекские университеты и школы.

– Но все равно отношения с Ташкентом, с Каримовым складывались тяжело.

– Нет, у меня с ним всегда были хорошие отношения.

– А когда были проблемы с поставками узбекского газа в Киргизию?

– Вы знаете, я получал самый дешевый газ в Средней Азии – 42 доллара за тысячу кубометров. Причем я был единственный, кому Ислам-акя разрешал 50 % товарного покрытия. То есть мы платили 21 доллар.

– А чем вы расплачивались в качестве бартера?

– Электроэнергией. Мы тогда экспортировали много электроэнергии. Вообще я считаю, что колоссальная ошибка [Алмазбека] Атамбаева (нынешний президент Киргизии. – Прим. ред.) в том, что он испортил личные отношения с Каримовым. Что я делал? Я каждую осень в конце августа или в сентябре звонил ему: «Ислам-акя, хочу приехать, навестить вас, обсудить накопившиеся вопросы». Я всегда приезжал, и мы находили взаимопонимание.

– И он знал зачем.

– Да, мы решали вопросы. И никаких перебоев не было; все проблемы с газом начались после меня. А самый дорогой газ, к слову, получал Рахмон.

– Ну, это отдельная история – отношения между Душанбе и Ташкентом.

– Я всегда исходил из того, что соседей, как и родителей, не выбирают. Поэтому я старался строить добрые отношения с соседями – с Ислам-акя, с Рахмоном (я ему много помогал в трудные годы). А с Сапармуратом Атаевичем [Ниязовым] у меня отношения были еще лучше, потому что мы оба учились в Ленинграде. Два наших старших лидера – Каримов и Назарбаев – подтрунивали над ним, называли его шутя «наш Супермурат». А я был с ним вежлив, поэтому он ко мне относился по-доброму. В общем, со всеми соседями, включая Китай, у меня всегда были хорошие отношения.

– Вы математик, занимались математическими моделями. Вам как аналитику могла прийти в голову мысль, что в конце 1980-х все идет к развалу Советского Союза?

– Категорически нет. Я вообще-то советский человек и до сих пор по менталитету остаюсь им. Я вам расскажу о двух случаях, которые у меня вызвали возмущение, хотя к людям, ответственным за них, я питал огромное уважение и симпатию. Первый. Моим учителем был академик Юрий Денисюк – великий ученый, изобретатель трехмерной голографии. Он не получил Нобелевскую премию по физике только из-за того, что все его труды были засекречены. Он много раз приезжал в Кыргызстан, любил походы, мы путешествовали по горам. И в конце 1970-х он мне сказал, что этой стране жить недолго: еще 10–15 лет – и Советский Союз потерпит крах. Я говорил: «Юрий Николаевич, ради бога, давайте так, чтобы вас никто не слышал, а то нас всех сейчас лишат гражданства и выселят». Денисюк был гений, но он был обижен на советскую власть за то, что Нобелевскую премию за изобретение голографии получил другой физик – Габор (а у него был более простой вариант), и мы все это понимали. И второй случай. В Ленинграде я ходил на лекции Гумилева: слушал его историю гуннов, древних тюрков… Во время одного из выступлений Гумилев рассказывал, что через 10–15 лет стране придет конец. «Хоть это и больно мне, – говорил он, – я же евразиец!» Эти два человека буквально предсказали конец советского государства. И это было потрясающе, хотя лично я был против.

– Когда в 1990 году вы стали президентом еще советской Киргизии, в чем вы видели свою задачу? Просто укрепить власть? Вы ведь тогда еще и оппонировали Компартии.