– Это выглядит логично, и я, возможно, был бы готов с вами согласиться. Но вы сможете сегодня предъявить какие-то доказательства?
– Я думаю, что при грамотном историческом исследовании доказать все это не так уж трудно. История – не суд. Даже на суде решения принимаются не только на основании законов, но и на основании совести.
– Вы знаете, как отнеслись тогда в Кремле, у Ельцина к возвращению Гейдара Алиева к власти?
– В Москве власть тоже была неоднородна. Мы видели это: с одной стороны, сторонники ускоренных демократических преобразований, с другой – старая номенклатура, люди из военно-промышленного комплекса и так далее. Например, в 1992 году, когда мы были у власти, Москва оказывала определенное давление на Азербайджан, чтобы он вошел в состав СНГ. В те дни в Баку приехал с визитом премьер-министр России Гайдар, и у нас с ним состоялся интересный разговор. Мы сказали, что готовы к двустороннему сотрудничеству с Россией по всем направлениям, и спросили, зачем нас вынуждают входить в СНГ. Он сказал: «Ребята, войдете вы в СНГ или нет, все равно мы будем с вами торговать по мировым ценам». Это нам очень понравилось. Но не все в руководстве России разделяли этот подход. Думаю, Ельцин тоже принимал решения не единолично и иногда был вынужден ставить коллективные мотивы выше своих предпочтений.
– Но ведь Азербайджан к этому моменту уже подписал соглашение о создании СНГ.
– Да, Муталибов подписал это соглашение. Оно не было ратифицировано в парламенте, поэтому после смены власти по наследству досталось нам. В октябре 1992 года между Азербайджаном и Россией был заключен Договор о дружбе и сотрудничестве; мы немного успокоились и после долгих обсуждений решили, что отказываемся от ратификации соглашения о вхождении в СНГ. После этого отношение Москвы к Азербайджану коренным образом изменилось. Это чувствовалось и в экономических связях, и в ходе карабахского конфликта.
– В названии того договора помимо «дружбы и сотрудничества» упоминалась «взаимная безопасность»…
– Да, хороший договор был. Приятно было читать. Мы действительно были сторонниками углубленного двустороннего сотрудничества с Россией.
– Когда Эльчибей приезжал в Москву подписывать договор, там не без раздражения отметили, что он отказался говорить по-русски и общался с российской стороной через переводчика. Он действительно плохо говорил по-русски или это было демонстративное поведение?
– Я в этом визите не участвовал, поэтому деталей не знаю, но, думаю, это было решение политическое. Эльчибей, хоть и говорил с акцентом, прекрасно знал русский язык, читал и пользовался литературой на русском для своих научных работ. Он был очень интересным ученым, широко, универсально подготовленным.