Почему так важен Оруэлл

Эти четыре романа — литературные эксперименты Оруэлла предвоенных лет, представляют собой нечто вроде непрофессиональной пробы голоса. Именно «Скотный двор» стал, как позднее напишет Оруэлл, «первой книгой, в которой я с полным осознанием своих действий попытался слить в одно целое политические и художественные цели». Непреходящий успех этой работы объясняется ее необыкновенной простотой и лаконизмом и вместе с тем — легкостью подачи. В самом начале описания революции животных есть шутка про то, что «несколько окороков, висевших на кухне, были взяты для захоронения». Хотя изначальная картина происходящего и не погружена в беспросветный мрак, трагедийные изменения нарастают в должных пропорциях. Аналогии повести не лишены очарования: каждое животное хорошо соответствует своей роли и к тому же удачно названо.

В аллегории, которой является эта история, есть одна громадная ошибка: личности Троцкого и Ленина объединены одним персонажем или (возможно, такая мысль окажется более точной) в ней вовсе отсутствует Ленин-свинья. Столь колоссальная оплошность не могла быть допущена случайно (особенно учитывая, что в «1984», где, с одной стороны, присутствует только Старший брат, а с другой — только Эммануэль Голдстейн, она была повторена вновь). Оруэлл очень любил повторять в своих эссе, что и Ленин, и Троцкий, оба, несут часть ответственности за наступление сталинизма; игнорируя эту мысль — а также разницу между Февральской и Октябрьской революциями в России, — он, возможно, заботится о том, чтобы не ослабить трагедийность сюжета. Цели и принципы русской революции на всем ее протяжении были чисты, это была преданная революция, а не революция-чудовище с самого рождения. Детали повести иногда демонстрируют зловещее совпадение с реальностью, от судьбы Третьего интернационала до компромисса с Русской православной церковью, на который в конце концов пошел Сталин — вспомним рассказывающего басни ворона Моисея. Упразднение гимна «Скоты Англии» слегка выбивается из хронологии, однако то, каким образом пели его животные, осознавшие, что именно сделали свиньи, «три раза кряду, стройно, но протяжно и заунывно, никогда раньше они так не пели», должно трогать за сердце. Те украинцы, что после Второй мировой войны оказались в лагерях для беженцев, первые обратившиеся к Оруэллу с предложением перевести и издать его книгу, слышали здесь отдаленное звучание «Интернационала», который когда-то для них что-то значил.

Коммунисты-интеллектуалы того периода часто использовали фразу «большой советский эксперимент». Одного последнего слова уже было бы достаточно, чтобы насторожиться. Превращение целой страны в лабораторию — заблаговременное предупреждение для человечества. При мысли об экспериментах над живыми людьми нам становится настолько не по себе, что для начала мы проводим их над животными. Когда Оруэлл раздумывал над заголовком и подзаголовком для своей «сказочной истории», он, возможно, сделал более правильный выбор, чем догадывался сам.

Еще один почти незамеченный ранее момент, по прошествии времени все более поразительный, — это удивительная дальновидность этой книги. Все помнят, как в последнем предложении повести испуганные и изнуренные животные не могут отличить людей от свиней. Однако самое интересное, что в сцене, кульминацией которой выступает эта строчка, Наполеон приглашает мистера Джонса вернуться и возвращает ферме старое название «Господский двор». Троцкий в изгнании предсказывал, что однажды сталинская бюрократия распродаст социалистическую собственность, ею экспроприированную, и начнет вести бизнес в собственных интересах. Таким образом, Оруэлл не только создал блестящую сатиру на коммунистов, по собственной воле отрекающихся от себя, но и предсказал возможную конечную точку движения этой страны — олигархическое мафиозное капиталистическое государство.